После ужина я ощутил себя
вполне здоровым. Только в животе была тяжесть, но на сей раз весьма приятная. Я
помог Паше убрать со стола и помыть посуду. Мы навели в избушке порядок, а
потом Пятница предложила мне разуться и дать ногам отдохнуть.
Она осмотрела рану на
пальце, промыла ее теплой водой и обработала йодом и зеленкой. Сначала сильно
защипало, но Пашка подула, и все прошло. Фея, да и только!
— Хорошо, что не
загноилась! — сказала девчонка, засовывая окровавленную обмотку в печь.
Потом стала класть на
рану настоящий стерильный бинт.
— Теперь все быстро
заживет! — говорила она, и я в этом уже не сомневался.
— Жаль, «ночнушку»
подпортили! — вздохнул я.
— Ерунда. Она была мне
несколько длинновата. Мамка покупала на вырост...
Мои портянки Пашка тоже
закинула в «буржуйку». Сделала новые обмотки из куска брезента, обнаруженного
ею в сундуке, точнее, это были останки от старого охотничьего рюкзака.
Обуваться я пока не стал, так как мы решили, что пора уже ложиться спать, чтобы
сэкономить и силы, и время для завтрашнего решительного броска к горам. Дождь
не утихал: мелкий, нудный, обложной... Да, я совсем забыл, был в избушке еще
один важный предмет: под потолком висела керосиновая лампа, и в ней еще имелось
немало горючего! Вот, когда стемнело, мы и зажгли это светило прежних цивилизаций.
Пододвинули к лежанке лавки, разложили сено, постелили на него медвежью шкуру,
а под одеяло приспособили ветхую шубейку. Впервые за многие дни мы решили лечь
без верхней одежды! Так как в избушке было жарко, то я разделся до плавок, а
Пашка осталась в «ночнушке», даже свои грязно-белые носочки она постирала и
повесила сушиться у печи. Перед сном Пятница заставила меня выпить еще одну
кружку зелья «для закрепления лечения». И я не мог ей отказать, вспомнив, как
намучился от своей болезни за день. Полюбовавшись на мою гримасу, девчонка тихо
прыснула и, запрыгнув на лежанку, закатилась к стенке. Я загасил лампу, запер
покрепче дверь на лом, крючок и вертушку да еще и лопату подставил. Лишь после
этого тоже отправился на нашу походную кровать.
«Вот и наше брачное
ложе! — усмехнулся я про себя, вспомнив сон. — Пашка — моя невеста!» Скажи
кто-нибудь мне об этом еще неделю назад, я бы его, пусть это был хоть даже сам
Фомка-качок, спустил бы с башни, скинул с парома или засунул с головой в
болото! В лучшем случае только рассмеялся бы в лицо! Но теперь я даже был рад,
что нас повенчали, хоть и во сне! Зато какие у нас были свидетели!
