Я перекрестился так, как
показывала Пашка, и с третьей попытки у меня получилось.
— Вот хорошо, молодец!
Давай теперь пей! — обрадовалась Пятница.
— Благослови, Господи! —
сказал я и не спеша перекрестился, а потом поклонился, коснувшись пальцами
пола. Прежде чем выпить отвар, тихо спросил: — Паш, а Господь меня видит? Тут и
икон-то нету...
— Господь везде видит,
где бы мы ни были! Давай пей, а то совсем остынет...
Я выдохнул и залпом
осушил всю кружку.
— Ну, как чаек? — весело
спросила девчонка.
— Супер! — отозвался я,
вытирая губы, и меня так передернуло, что Пашка невольно рассмеялась.
— Ну, вот и хорошо! —
сказала она. — Теперь пойдешь на поправку. Ложись на топчан, отдохни, а я
что-нибудь приготовлю нам поесть.
— А ты умеешь? — спросил
я с надеждой.
— Конечно! А ты разве
нет?
— Не-а! Яичницу,
пожалуй, только и зажарю, ну, и тосты делаю.
— Ну, этим особо не
наешься! — и Пашка укрыла меня шубкой.
— А дождь-то разошелся!
— вздохнула она, взглянув на окошко. — Теперь нам еще день терять.
— Ничего. Летний дождь
недолог. Завтра утром, вот только поправлюсь, взберемся на гору и станем махать
шестами, пока нас из самого Екатеринбурга не заметят!
Пятница улыбнулась и
пошла разбирать содержимое сундука. Там оказались чай, мешочек сухарей — ржаных
и пшеничных, килограмм муки в пакете, пшено, гречка, горох, перловка, макароны,
сухофрукты и... немного сушеной рыбы. И все это богатство было вполне пригодным
к употреблению — не то, что мои «уральские следопыты». А на полке в жестянках
были соль, лавровый лист, сода, сахар, перец, чеснок, горчица и немного
постного масла. А вот в аптечке имелись йод, зеленка, марганцовка, бинт, вата,
активированный уголь, вазелин, нашатырный спирт, капли для глаз, мазь от
комаров, лейкопластырь и несколько таблеток аспирина, анальгина и панадола.
В избушке стало тепло и
уютно. Я согрелся. В животе шла бурная возня: видно, Пашкино зелье гнало взашей
всю хворь. Я лежал, слушал шум дождя и любовался девчонкой и тем, как она ловко
и умело готовит нам завтрак, обед и ужин одновременно. Она варила кашу, жарила
оладьи, приготовляла компот. Запахи были такими, что я опасался, как бы их не
уловили медведь и сасквач.
«А ведь у нее и крошки
во рту после малины не было! — думал я. — Я хоть задал животу работенки, а она
ничего не ела уже целые сутки. И откуда еще берутся силы у этой хрупкой на вид
девчонки? Наверно, молитвы помогают...»
Потом я забылся и
задремал от слабости. Потому что вместо жаркой буржуйки, шумящих и парящих
кастрюль и шустрой девчонки, хлопочущей над ними, я увидел вдруг церковь! В
большом храме шло венчание. И, о чудо! Женихом и невестой тут были я и Пашка!
Такие нарядные! Особо Прасковья, конечно: в ослепительно белом платье с
кружевами и цветами и с длиннющей фатой. В руках у нас горели свечи — яркие,
ароматные, источающие сильное тепло. Венчал нас высокий строгий светлоликий
священник — тоже весь в бело-золотых слепящих одеяниях. От него струился
сказочный свет. Рядом с нами стояли и держали над нашими головами венцы Георгий
Победоносец и прекрасная Параскева-Пятница. Я взял Пашку за руку и тихо шепнул
ей на ухо:
