Прикол, да и только! В
гробницу начинают заходить люди. Они идут мимо, разговаривают, удивляются тому,
куда это я мог запропаститься. И дела им нет до того, что я — вот он, лежу
рядышком. Но для них я — всего лишь пустая мумия, седая старина... Вот идут
папка и мамка, вон Мишка Сальцов, а вон и Гоша Боксерманн, и другие ребята,
весь наш класс и учителя... А это и туристы пожаловали: дедок-спортсмен,
старичок с камнями, бард с гитарой, следопыт со своим неразлучным пауком, Фомка
с Лизкой, тетя Зоя, бабульки на подводе проехали, а вон и паромщик зычно стучит
по гладким мраморным плитам своими подкованными кирзачами... Никто не нашел меня...
Наконец, кто-то подбегает к саркофагу, и я слышу: «Жорка, ты здесь?» Я хочу
ответить голосу, который никогда ни с каким другим не спутаю: «Да, я тут, тетя
Клава, помогите мне выбраться!» Но и речь у меня пропала, и все тело сковала
какая-то мертвецкая холодрыга. Ушла и соседка, печально и разочарованно
вздыхая. Вдруг опять шаги! Кто-то идет прямо ко мне! Гляжу в золотые глазницы.
Ба! Да это же сам Тутанхамон! Живая мумия! Подошел, приподнял крышку. Посмотрел
на меня впалыми красноватыми глазами и покачал головой: «Муш куейс! Муш куейс!»
И тоже убрался восвояси. Стало совсем холодно, одиноко и тоскливо. Точно меня и
впрямь захоронили заживо. Проклятье! Да что же мне делать?! Так и погибать
здесь, в этом дурацком саркофаге? И никогда больше не увидеть ни солнца, ни
леса, ни реки, ни людей?! Слезы выступили у меня на глазах. И тут слышу чью-то
легкую поступь. Гляжу — а это Пашка идет! Я сделал невероятное усилие и,
разомкнув губы, произнес: «Пятница, помоги!» Но голос получился такой скрипучий
и неестественный, точно это возопил монстр, восставший из ада! Эхо подхватило
мой вопль и он гулко забился в недосягаемой свинцово-серой вышине сводов
пирамиды. От услышанного у бедной девчонки, должно быть, сердце ушло в пятки.
Туча испуганных летучих мышей заметалась во мраке, отчаянно вереща и поднимая
клубы пыли. Но Пашка вовсе не испугалась и подошла к саркофагу.
— Ну что, Жора-Обжора,
вот до чего довело тебя твое неверие! — ехидно произнесла она.
— Помоги, Пятница,
пожалуйста! — снова прохрипел я.
— А не ты ли поливал
меня ледяной водицей? Вот теперь сам и лежишь, как холодный айсберг!
Бесчувственный чурбан... Так тебе и надо!
Я хотел сказать что-то,
но губы опять сомкнулись, и я лишь застучал зубами.
— Эх, ты! Ну ладно,
помогу... — сжалилась девчонка и, подняв с пола увесистый меч, тускло
сверкающий рубинами и изумрудами, в два-три взмаха разнесла надоевший саркофаг
вдребезги. Я от неожиданности не удержался на постаменте и рухнул на мраморные
плиты. Но, чтобы не было больно от удара, взял да и проснулся...
