Он замотал головой и пожал плечами:
— Прости. Я не понимаю, о ком ты говоришь.
— Не знаешь, кто такой Уинстон Черчилль?
— Уинстон Черчилль — это я.
— Но задолго до тебя, радость моя, был такой премьер-министр…
— Откуда мне знать. Я же никогда не учился.
В уголках его громадных синих глаз показались слезы, и у меня упало сердце.
— Даже сейчас, — он с трудом выдавливал слова, — не считая коронок на зубах, единственная моя мечта — пойти в школу… — Уинстон судорожно вздохнул. — Может быть, может быть, когда я получу это наследство… Не знаю… Да все равно я дурак дураком…
— Нет, Уинстон, — запротестовала я, чувствуя, что тону в этих бездонных очах. — Ты вовсе не дурак. Что ты такое говоришь! Просто у тебя не было возможностей. Слушай, может, я смогу тебе помочь… Я хочу сказать… В общем, сколько тут у вас стоит школа?
— Всего пятьсот долларов…
— О…
— Наличными.
Бедняжка Уинстон.
Но если не считать его бывшей жены, отсутствия денег и образования, а также того обстоятельства, что между нами не было абсолютно ничего общего, наш курортный романс развивался просто ослепительно. Разумеется, меня немного беспокоило то, с какой легкостью он признался мне в любви, тревожила и пропасть в возрасте между нами (ему был двадцать один, а мне двадцать восемь), а также тот факт, что Уинстон превосходил меня по внешним данным. Но я выбросила все это из головы, осознав: наконец-то мужчины начали понимать, что я — настоящая богиня. Конечно, все эти глупые, зажатые англосаксонские мальчишки, полгода набирающиеся храбрости, чтобы сказать, что им типа вроде нравлюсь, просто не понимали, какая я сказочная женщина. Двадцать восемь лет было прожито впустую, но здесь, в Бразилии, меня сумели раскрыть и оценить по достоинству.
Мои друзья волновались не столько из-за самого романа, сколько из-за моей уверенности, что он может продлиться больше двух дней. Густаво при каждом упоминании имени Уинстона делал страшные глаза, но Карина выслушивала меня внимательно и с присущей ей вдумчивостью.
— Ты счастлива? — спросила она, протянув ко мне руки вверх ладошками.
— Абсолютно! — отвечала я с восторженным вздохом.
Карина ласково улыбнулась:
— Ну и радуйся тому, что есть, потому что больше месяца это не продлится.
Как она могла сказать такое! Охваченная страстью, я не замечала ничего вокруг — а ничего и не было, кроме чистой радости от того, что рядом со мной лучший мужчина планеты. Разумеется, не вполне Эйнштейн, но кто сказал, что из него нельзя сделать гения? Вот пройдет несколько классов местной вечерней школы и какие-нибудь ускоренные курсы, тогда и поговорим. Ведь у него просто поразительный потенциал. О, потенциал, заманчиво-мерцающий оазис!
