Будь моим сыном | страница 34

Постоял рядом, поглядел, как мотает бинты Сашка и, ни к селу ни к городу, спросил:

— Чего это тебя турнули?

 Так просто... Нюська говорит, плохо прорываю. Ви­дал такую? Она ко всем цепляется. В том году Тимошка Ходоров ячмень на ферму возил. Ну, а мешок порвался. Одна капелька просыпалась... Нюська увидела и потом це­лый месяц пилила — и на собраниях и просто так.

—Довела человека до ручки. Пришел он в правление, ударил себя кулаком в грудь и сказал: «Штрафуйте, раз такое дело? У меня от этой Нюськи нервная болезнь развилась»,

Сашка завязал на макушке концы бинта, пощупал для верности повязку и сказал:

— Садись. Курить умеешь?

Ванята смолчал. Он курил всего один раз в жизни, когда нашел на речке вместе с Гришей Самохиным пачку «Казбе­ка». Кажется, это было в третьем классе. Мать отругала его и потом еще долго вспоминала эти проклятые папиросы и замахивалась при случае тряпкой.

— Не умеешь? — спросил Сашка. — Не бойсь, научу: Я даже в ноздрю умею. Понял? — Сашка вытащил из кар­мана вельветки две пожелтевшие сплющенные папиросы. — Бери, не стесняйся... — Чиркнул спичкой и поднес дрожа­щий на ветру огонек напарнику. — В себя тяни, в середку! — сказал он.

Ванята потянул горький теплый дым, закашлялся и схватился рукой за грудь. Все поплыло, завертелось перед его взором — и березка, и небо, и злосчастный друг-приятель Сашка.

Ванята перевел дух, поглядел на черный обуглившийся кончик папиросы и швырнул ее в сторону.

— Фы-ых! — сказал он, выдыхая из себя остатки дыма и копоти. — Фы-ых!

Сашка засмеялся. Он курил без передышки, пуская по очереди из правой и левой ноздри густые серые клубы ды­ма. Лицо его налилось пунцовой краской, в глазах мигали две крупные, как горошины, слезины.

— Я без папирос не могу, — отставляя в сторону паль­цы, сказал он. — С детства курю. — Посмотрел, какое впе­чатление произвело на Ваняту это ценное признание, и доба­вил уже совсем из другой оперы: — Зря ты на меня дуешь­ся. Думаешь, я такой, да?

— Иди ты, — отмахнулся Ванята. — Я тебя еще вчера раскусил. Все понял.

— Не-е-т, — протянул Сашка, — тебе ничего не понятно. Это я просто так непонятно устроен. Если хочешь знать, да­же врачи удивляются. Говорят, с виду он, товарищи, такой, а в середке совсем другой.

— Какой такой другой?

— Особенный, значит. Ты думаешь, я повязку зачем ношу? Не знаешь? То-то и оно! Я никому не рассказывал, а тебе скажу. Только об этом — ша! Понял?

— Ну?

— Вот тебе и ну! — передразнил Сашка. — Это мне врач велел повязку носить. У меня во рту тридцать зубов обна­ружено. У всех тридцать два, а у меня — тридцать. На рент­гене просвечивали...