— Вам сахару побольше?
Я приложил губы к краю чашки, отхлебнул. Это был хороший кофе, прекрасно заваренный, но рот у меня сводило от усталости, от скверного настроения, и в результате на языке остался привкус горечи. Женщина уселась возле меня на диван — сохраняя, впрочем, некоторую дистанцию. Я видел ее контражуром: растрепанная челка не полностью закрывала лоб, а сам лоб чересчур выпирал по сравнению с остальной частью лица, которая сейчас целиком сосредоточилась в одной-единственной гримасе, в складке между носом и губами, неимоверно укрупненными помадой. Я взглянул на руку, в которой она держала свою чашку. Вокруг коротеньких ногтей, которые она наверняка обгрызала, кожа покраснела и подпухла. Я представил себе вкус слюны, застоявшийся в кончиках ее пальцев, и меня передернуло. Она между тем наклонилась куда-то вниз, и я увидел, как из-под дивана показалась собачья морда. Это был заспанный песик средних размеров, с темной и волнистой шерстью, с длинными светло-бежевыми ушами. Он лизнул женщине руку с этими полуобъеденными ногтями, он был счастлив, словно получил вкусную подачку.
— Инфаркт… Инфаркт… — тихонько приговаривала она и терлась своим большим лбом о лоб пса — тот, конечно, отметил мое присутствие, но глядел на меня безо всякого интереса: глаза его были подернуты какой-то пленкой. Женщина прибрала на подносик грязные чашки.
— Инфаркт у нас слепой, — понизив голос, сообщила она, словно не желая, чтобы пес ее слышал.
— Вы мне не дадите стакан воды?
— Вам нездоровится?
— Просто мне жарко.
Она направилась в кухню. Пока она туда шла, я смотрел на ее ягодицы — они были худенькие, казались мужскими, а не женскими. Я скользнул взглядом и по всему ее телу, отметил узенькую сутулую спину, ноги, образующие промежуток как раз там, где они должны были бы соприкоснуться. Нет, это тело не вызывало желаний, более того, оно выглядело негостеприимным. Она вновь подошла ко мне, покачиваясь на своих каблуках. Протянула мне воду, подождала, пока я верну стакан.
— Теперь вам получше?
А ведь и верно, от воды во рту у меня стало посвежее.
До двери она меня провожать не стала.
— Большое вам спасибо.
— Помилуйте, за что…
Жара на улице как стояла, так никуда и не делась, она трепетала в воздухе, неприметно искажала очертания предметов. Асфальт полз под моими ногами. Я принялся было ждать, когда мастерская откроется, стоя возле задернутого жалюзи, но снова покрылся потом, и снова мне захотелось пить, и я вернулся в бар. Попросил еще воды, но потом, когда парень с оспинами переместился за своей стойкой и предстали на выбор разные бутылки, я передумал и заказал водки. Я велел налить водку в широкий бокал и попросил еще и льда. Парень наскреб льда со дна алюминиевого бачка; наверное, именно этот лед тая, производил странный запах, гулявший по бару, — запах прогорклого майонеза, залежавшейся половой тряпки. Я облюбовал себе местечко в глубине, рядом с музыкальным автоматом, отхлебнул долгий и шумный глоток. Алкоголь отозвался в моем желудке сухой болью, вспышкой, тут же превратившейся в ощущение свежести, сильное и долгое. Я посмотрел на часы: у меня в запасе еще был час с лишним.
