– - Что же это такое, Господи Боже! Ты думаешь как лучше, а выходит как хуже! Мой милый Вася, мой драгоценный сынок хочет умирать! Что же это такое, Господи!
И он свернул свою одежину в комок, положил ее за стол и продвинул в самый угол, потом ткнулся на нее ничком и продолжал плакать. Но ни его слезы, ни его причитания не растрогали сердца Прасковьи. Она перестала рыдать, испустила глубокий вздох и взглядом, полным ненависти, окинула его. Вскоре она заметила, что Матвей перестал плакать, потом послышалось его громкое сопение, а через несколько минут раздался громкий храп. Матвей заснул как убитый. Прасковья еще раз вздохнула и пошла на печку проведать своего больного сынишку.
XI.
Ваське делалось хуже и хуже. За все время, как заболел, он ничего не ел и только просил пить. Вчера он еще кое-что говорил, но сегодня и говорить стал реже и каким-то сиплым голосом. Ему захватывало глотку. Наступал вечер. Матвей все спал на лавке и почти без просыпа. Один раз он только перевернулся и почесался, и опять захрапел, задрав нос кверху. К вечеру Ваське очевидно стало хуже: он опять заметался, забредил и поминутно впадал в забытье. Прасковья растолкала мужа, прогнала его долой с лавки и стала на его месте стелить мальчику постельку, чтобы ей удобнее было сидеть около больного и наблюдать за ним. Постеливши постельку, она засветила лампу и перетащила Ваську сюда.
Матвей, проснувшись, долго сидел на коннике и почесывался и кряхтел. Голова его была взлохмачена, глаза покрасневшие и какие-то осовелые. Посидевши немного, он вышел из избы, опять вошел, напился холодной воды и пересел на другое место к переднему окну. Облокотившись на стол и глядя на Ваську, он спросил:
– - Что же это такое с ним сделалось-то? А?
Прасковья сидела за столом наискось от мужа, в ногах у Васьки, и, не отводя от личика мальчика глаз, проговорила:
– - Третьегодня доспелось. Простудился, должно, на улицу убег, а холод-то какой был!
– - Зачем же ты его пускала?
– - Кто его пускал? Сам убег, когда меня дома не было. Я пошла за ним, а он убежал от меня, да в дрова за овином и спрятался. Я пошла его искать, а он уж там как котелина синяя сделался.
– - Дура, дубовая голова! -- сердито проговорил Матвей: -- не могла уж во-время домой его залучить!
– - Ты умен! -- воскликнула задетая за живое Прасковья. -- Приходил бы да залучал. Он там по кабакам шляется, а я тут все догляди да поспей.
– - Тебе нечего на мое безумство глядеть, ты свои порядки веди!
