– - Здорово живете!
– - Добро жаловать, Тимофей Арефьич! -- сказала бабушка.
Матушка ничего не сказала; она только быстро взглянула на него, когда он вошел, и сейчас же низко нагнула голову к шитью. Когда же вошедший замешкался несколько посреди избы, она проговорила:
– - Проходи вот, на лавку садись, -- и она разобрала ему место на лавке.
Пришедший был наш деревенский староста. Он ходил в этой должности давно и вел свое дело исправно. Он был хозяйственный, крепкий мужик. Нрава был сурового; дома все его боялись, боялись некоторые и в деревне: он никому не любил "давать потачки".
У меня похолодело на сердце, когда он появился у нас в избе. Он прошел на указанное матушкой место и сел. Оглядев еще раз избу, он спросил:
– - А где ж у вас хозяин? Я слышал, он из Москвы пришел.
– - Пришел, пришел, еще третьего дня, -- сказала бабушка.
– - Вот и хорошее дело. Так где же он у вас, нельзя ли будет его поглядеть?
– - Ох, не знаю, -- вздохнув и улыбаясь, проговорила матушка, -- как бы тебе не сглазить его, он по временам у нас дичится чужих-то людей.
– - Авось, ничего, -- тоже улыбаясь, проговорил староста.
Матушка встала и вышла из избы. Бабушка все копалась в своем углу; староста прислонился спиной к косяку и, молча уставив глаза прямо, видимо, о чем-то задумался. Я сидел и глядел во все глаза на старосту; меня разбирала какая-то тревога: мне думалось, что староста пришел неспроста. Бабушка тоже не была спокойна. Она хотя и делала свое дело, но руки у нее дрожали, на лице выступил слабый румянец: видно было, что она внутренне сильно волновалась.
Матушка опять вошла в избу. Она была очень бледна, и глаза ее горели необыкновенно. "Сейчас идет", -- сказала она, подходя к своему месту, и только она села, как в избу показался отец.
Отец был шершавый, всклокоченный, с сильно измятым лицом. Он как лежал в пологу, так и вошел босиком. Ворот его рубашки был распахнут. Войдя в избу, он поклонился старосте и сел в уголок.
– - Здорово, здорово, удалая голова! -- проговорил староста. -- Что же это ты, братец мой, домой пришел, а людям не кажешься? Или боишься, как бы не загореть на деревенском солнце?
– - Очень просто, -- ни на кого не глядя, проговорил отец, -- ишь у нас тут какая жара -- и спрятаться от нее негде.
– - Верно, брат, -- ухмыляясь, проговорил староста, -- у нас тут не то, что в Москве: ни погребков, ни подвальчиков нет, и холодного ничего не найдешь. Что верно, то верно… А скажи на милость, -- вдруг переменил свою речь староста, -- нет ли в Москве чего новенького?
