Опять наступило молчание. Немного спустя старик снова поднял голову и стал расспрашивать:
– - Сколько у тебя было детей?
Бабушка стала рассказывать, старик слушал ее, понурив голову. Вдруг бабушка спохватилась и воскликнула:
– - Что ж я тебя словами-то, угощаю, о другом-то забыла. Ты небось поесть хочешь?
– - Да, пожевать чего пожевал бы: я сегодня еще ничего не ел.
– - Садись к столу-то, я тебе сейчас соберу. Степка, умывайся и ты садись с дедушкой. Это ведь дедушка тебе, родной дядя твоему отцу.
Я умылся и сел за стол, но мне совсем не хотелось есть. Я глядел на пришедшего к нам неожиданно дедушку, слушал его слова, -- вспомнил рассказы про него про молодого, и, сам не знаю почему, в сердце мое закралось чувство небывалой грусти. Чувство это все более и более росло и так сжало мое сердечко, что я уже не видел свету. Бабушка, заметив, что я не ем, вдруг проговорила:
– - Что ж ты-то, дурашка?
Вместо того, чтобы мне приняться за еду, я вдруг горько заплакал. И бабушка и дедушка Илья очень этому удивились. Дедушка Илья проговорил:
– - Это он меня боится, глупый! Погоди, меня нечего бояться, мы с тобой такими приятелями будем, что нас водой не разольешь.
Поевши, дедушка Илья полез на печку и улегся там.
– - Вот это хорошо, -- сказал он, -- погреются мои косточки… Ох, косточки, косточки, много они видели на своем веку!..
– - Ты давно из солдат-то? -- спросила бабушка.
– - Давно…
– - И на войне был?
– - В севастопольскую войну был, только не в Севастополе сидел, а с туркой дрался.
– - Что ж ты после солдат-то домой не пришел?
– - Не время было, должно: захотелось свет поглядеть да себя показать.
– - Много ты видел на свете?
– - Будет с меня, по степям ходил, в казатчине жил, в остроге сидел, всего тяпнул, только добра не нажил, а остался под старость яко наг, яко благ.
У дедушки пересекло в горле, и он умолк. Он молчал несколько минут, потом глубоко вздохнул, и стал кидать кое-какие слова бабушке. Он спрашивал, какие были в последнее время господа, как объявили волю, как устраивались после воли. Бабушка все ему говорила. Дедушка наконец спросил:
– - Что ж народ-то, какой жистью больше доволен: что прежде была али теперь?
– - Теперь, знамо, вольготнее, что говорить, только угодья нет. Если бы тогдашние угодья…
– - Нешто не всю землю-то отдали мужикам?
– - Где всю! Больше чем третью часть отхватили, да еще самые хорошие места. Помнишь мелкий лес, мы ведь весь его косили? А княжий-то лужок да дорожный огорок? А теперь все это господам отошло, а у нас осталась на поле глина, а по ручьям острец. Бывало, в покосы-то и сараи набьют кормом, и копен накладут, а нонча накосят -- и видеть нечего; кто купит нешто, у того побольше.
