С каждым часом бред и метание нарастали. Его привязали простыней к кровати. Ночью он разорвал простыню и побежал к окну. Едва, едва успели схватить. Он сопротивлялся с безумными глазами, весь переполненный горячей, дикой силой…
Его все-таки одолели и надели смирительную рубашку. Спеленутый, он быстро-быстро говорил, рвался из оков и мучительно выл, как страдающий зверь.
Потом бред стал ослабевать… его развязали…
День сменялся ночью, ночь – днем. Протекло четверо суток.
XIX.
Наумчик открыл глаза с приготовившимся войти в мысль ощущением, что внезапно выпрыгнул из глубокой черной ямы на яркую, залитую солнцем поляну. По всему телу ручьями разливалась кипящая энергия и играющая радость. И сразу, как только открылись глаза, радость оформилась в мысль:
– Кризис был… благополучно прошел.
Над ним стояли доктор, сестра и няня. Все трое с непередаваемой улыбкой смотрели на него.
– Выкарабкались мы, – сказал доктор.
– Знаю, – слабо, но внятно отвечал Наумчик, – а сегодня не праздник?
На приятном, особенно, по докторскому, свежем и чистом лице вокруг глаз залучились морщинки.
– Нет, не праздник, но сегодня ваше воскресенье.
– А сколько времени я был без сознания?
– Четыре денечка.
– Четыре дня?
– Да… не волнуйтесь, голубчик… Вы выздоравливаете…
Но Наумчик и не волновался. Он с любопытством искал в себе ощущений, которые, хотя бы косвенно, подтверждали слова доктора.
Таких указаний не находилось. Напротив бред, простыни, все это казалось вчера.
Наумчик с сожалением подумал:
– Четверо суток, самых интересных, вычеркнуты… жаль…
Доктор ушел. Вошла вторая няня. В руках у ней молоко и кашица. Молоко блеснуло особенно бело, и Наумчик оттого почувствовал мучительный голод. По руке пробежало инстинктивное усилие схватить, но она почему-то осталась неподвижной.
– Что это? Что это? – с изумлением подумал он. – Во всем организме жизнерадостность и ощущение силы, а не могу сделать слабого движения?
Не веря себе, он сделал попытку привстать, но только голова слабо метнулась, а туловище осталось неподвижным.
– Чорт возьми, какая неприятная штука! – опять подумал он и сказал вслух:
– Сестрица, я голоден… и какая у меня температура?
– Утром было тридцать восемь. Хотите в общую палату?
Наумчик секунду подумал:
– Нет, не надо.
Все ушли. Оставшись один, Наумчик задумался. День за днем развертывалась как свиток вся история болезни. Он все больше и больше поражался упорству сопротивляющейся жизни…
…– Как, как глубоко заложена способность самоконтроля… пока не стукнешься лбом в самую дверь небытия…
