— Попробуй кислородную трубку.
— Какой в ней толк?
— Подышишь кислородом, тебе это как раз не помешало бы сейчас…
— Не понимаю, что в ней хорошего. [Надевает трубку на голову и засовывает концы в ноздри.] Ладно, надеюсь, ничего плохого не случится.
Он включил компьютер. Стал не очень уверенно тыкать пальцем в клавиши. На всякий случай я встал у него за спиной, если он вдруг повалится вперед.
— Я хочу подиктовать тебе.
— Папа, я уже забыл, как это делается на твоем компьютере. Четверть века прошло.
Он поднялся, держась за край стола, и начал диктовать последнюю главу своих мемуаров о Барри Голдуотере.
— Последующие годы, по мнению самого Барри Голдуотера, были неспешными.
Я старался успеть за папой. Вообще-то я довольно быстро печатаю, но только не на его компьютере, за которым я ощущал себя так, словно управлял паровозом.
Меня поразило, до сих пор поражает, даже год спустя, что, читая последние страницы опубликованных мемуаров о Голдуотере, я слышу папину свободную плавную речь. Я вижу перед собой свежеотпечатанный экземпляр и, читая последнюю главу, нахожу очень мало отклонений от того, что слетало с синих губ в дождливое июльское утро. Словно его разум все еще горел ярким огнем внутри разрушавшегося тела. Он напряженно размышлял и сам поправлял себя, едва замечал что-то не то. Он диктовал, словно в его монологе уже были расставлены запятые и определены параграфы. И диктовал быстро. А у меня было ощущение, что мои пальцы перелезают с клавиши на клавишу, как неповоротливые крабы. Меньше чем за десять минут мы добрались до последнего параграфа последней книги, которую он написал.
Вот так это было. Больше никто не приходит на ум, кто бы так долго поддерживал репутацию прямого и мужественного человека. За многие годы, если человек постоянно вращается в политическом сообществе, приходится встречаться с отвергнутыми кандидатами в президенты. Но даже в этой исключительной компании Голдуотер, звонящий с Южного полюса моей жене или пролетающий в самолете над Гранд-каньоном за своими друзьями, был уникальной личностью и навсегда таким останется.
Глаза у меня затуманились, когда я печатал это, и я невольно произнес: «Папа, это прекрасно».
Я искал на клавиатуре, как сохранить написанное. Как-то удалось найти сочетание клавиш, и я нажал на них, после чего ждал затаив дыхание, пока на экране не появилось название последней главы.
— Давай напечатаем, — сказал папа.
С этим я не мог справиться.
