Немецкая воинская часть прошла через поселок, задержавшись в нем лишь на короткий отдых. Всего около часа и пробыла здесь, а все то гнилье, про которое говорил дядюшка Тоомас, немедленно повылазило из своих убежищ, без малейшего стеснения обнажило свое нутро. Так, даже Максим, почти неделю сидевший дома, выходивший только во двор, — даже он! — собственными глазами и не раз видел на улице поселка людей в штатском, которые, выкрикивая гадости, угрожающе показывали немецкие автоматы притихшим домикам. Они, эти люди в штатском, вчера вроде бы вполне лояльные ко всему советскому, как сообщил дядюшка Тоомас, не просто расстреляли, а изрешетили пулями учителя местной школы. Только за то, что он рассказывал школьникам о Конституции СССР, знакомил их с ее основами. И еще трех здешних комсомольцев, избив так, что те стоять не могли, бросили в повозку и отправили в волость к гестаповскому начальству.
И Максиму невольно вспомнились свои думы, те самые, которые одолевали его еще в мае. Тогда, по делам службы оказавшись в Таллине, он увидел на станционных путях эшелон, в который семьями грузились люди в сугубо штатском платье. Это были, как пояснили ему, ярые враги Советской власти, те, от кого можно ожидать любой подлости. И все равно тогда ему было жаль их. А теперь, наслушавшись скупых рассказов дядюшки Тоомаса о том, как в таком-то городке местные фашисты прямо из окон госпиталя повыкидывали советских солдат, находившихся там на излечении, повыкидывали под гусеницы фашистских танков, как они же в другом городке согнали в здание райкома партии всех коммунистов и комсомольцев, которых удалось захватить, и сожгли, он сожалел, что не всех врагов советского обезвредили тогда.
Невероятно тяжела была для Максима эта неделя привыкания к роли глухонемого. Может быть, еще и потому, что, как только было принято решение об этом, с тех пор к нему в этом доме ни один человек со словом не обратился, только жестами, исключительно жестами, теперь разговоры с ним вели! Настолько тяжело шло вживание в роль, что он подумал даже о несовершенстве нашего Дисциплинарного устава. Действительно, согласно этому уставу провинившемуся бойцу можно объявить выговор или строгий, дать несколько нарядов вне очереди, лишить его увольнения за пределы части, наконец — подвергнуть аресту на несколько суток с содержанием на гауптвахте. Все это ладно. Но если бы особо виноватого еще можно было бы лишать и права разговаривать!
