Ответил спокойно, с достоинством, что он бы с удовольствием зорьку встретил в открытом море, но сейчас не имеет на это даже самого малого права.
Казалось, только разошлись, казалось, только забылись в дреме, и вдруг страшный грохот многих моторов сокрушил тишину белой ночи. Максим метнулся к оконцу и, прячась за косяком, осторожно глянул на улицу поселка. По ней, укутавшись в клубы песчаной пыли, шли мотоциклы и грузовые машины, в которых сидели немецкие солдаты, до глаз укрытые лобастыми касками.
Прежде всего подумалось, что нужно бежать. Немедленно бежать! Но куда? Куда ноги понесут? Ведь он вчера не поинтересовался не только тропочками, но даже и дорогами, уходящими из этого поселка!
А вражеские солдаты все ехали и ехали. Теперь преимущественно в грузовиках…
У другого косяка оконца замер Андреас. Такой же молчаливый, такой же хмурый. Дядюшка Тоомас вошел к ним вскоре после того, как в улицу поселка ворвалась колонна фашистских машин. В зубах у него опять торчала трубка. За ним сюда же тенями скользнули и женщины. Причем только Рита побледнела, а остальные выглядели обычно.
Дядюшка Тоомас лишь глянул на них, вроде бы и обыкновенно глянул, а на лице его жены уже появилось виноватое выражение, она на родном языке сказала что-то дочерям, и они, подхватив Риту под руки, выскользнули за дверь.
— Когда в дом приходит беда, первое слово мужчинам, — буркнул дядюшка Тоомас и затянулся так, что в холодной трубке яростно захлюпало.
— Мне как можно скорее к своим надо, — только и нашелся что сказать Максим. Он не испытывал страха, чувство близкой и большой опасности было, а страх отсутствовал. Про себя даже подумал: «Хорошо, что вчера вроде бы никто не заметил нашего столь необычного появления в этом рыбацком поселке. Во всяком случае, никто не знает, кто мы с Ритой и откуда».
— Человек, идущий через трясину, должен очень внимательно следить за тем, куда ставит ногу.
Это сказал дядюшка Тоомас. И Максим правильно понял его, больше не высказывал нетерпения.
После недолгого совещания решили: он, Максим, — от рождения глухонемой, поэтому и от службы в армии освобожден, поэтому только из милости хозяин Тоомас и взял его в работники; Рита же — дальняя родственница, на лето приехавшая из Ленинграда, где ее предки — выходцы из Эстонии — обосновались чуть ли не в начале прошлого века. Последнее, как казалось им, убедительно объясняло, почему она не владела эстонским языком.
И еще — Максим услышал от дядюшки Тоомаса, что в поселке есть (мало, но есть) и ярые приверженцы всего фашистского, есть и матерые националисты, мечтающие об отделении Эстонии от Советской России; эти недоумки никак не поймут, что буржуазная Эстония никогда не была и не сможет быть по-настоящему самостоятельной, что ее вроде бы независимость — дырявая ширма, которая была бессильна скрыть руки настоящих хозяев Эстонии, из-за морей дергавших политические и экономические веревочки.
