Он прижал руку к груди, сдерживая приступ. Прислонился к стене, заходясь в болезненном кашле. Тело стало ватным и покрылось испариной. К счастью, улицы были пусты, никаких сочувственных взглядов. Из окон, из сараев, с балконов кричали петухи. И почему самый сильный приступ накатывался с рассветом, с третьими петухами, с гомоном проснувшихся птиц? Лучший в госпитале хирург-легочник Самойло Самойлович толковал о закрепленном рефлексе и прочих медицинских вещах, экссудате, «кашлевой дисциплине», но заканчивал неизменным «Тайна сия велика есть».
Когда лейтенант подходил к площади, репродуктор освежил его «Интернационалом».
Тот самый несговорчивый сивоусый дедок ждал на площади. Поехали. Лейтенант положил под голову сидор, растянулся на соломе. Над головой наливалось светом небо. Облака из темно-серых, плоских, как ватин, становились розовыми, потом белыми, и распухали.
Колеса вязли в песке.
Здесь до войны ходила, когда ее не чинили, полуторка с газогенераторными колонками по бортам. Останавливалась то и дело. Шофер закладывал березовые чурки, закрывал герметичные дверки в колонках и курил, ждал, когда газу наберется вдоволь. Но чаще останавливались из-за того, что не пускал песок. Все слезали толкать. Весело ездили!
Лейтенант, лежа, напевал въевшееся танго – «Счастье свое я нашел в нашей встрече с тобой»… Он чувствовал, как с каждым уходящим назад столбом из офицера-фронтовика превращается в Ваньку Капелюха, который исходил все эти дороги и леса; его здесь знали все, и он всех знал.
Перед войной он жил на два дома. Одним домом был городской интернат, а вторым, родным, Глухары, где жила бабка и где он рос до пятого класса. Каждый раз, на зимние или летние каникулы, он мчался сюда, будто выпущенный из рогатки. И теперь чудилось, что он едет из школы.
Лошадь остановилась. В песок ударила струя. Дедок посвистывал, как это делают сельские ездовые, чтобы лошадь полностью опорожнилась.
– Ты ее пивом, что ли, напоил?
– Проявление организму, – ответил дедок.
Тронулись. Ехали все медленней: песок, в начале пути прибитый колесами, стал совсем рыхлым.
– Слушай, батя, а бегать она умеет? – Иван привстал.
– В Первой Конной, може, бегала. Так и Буденный уже не бегае, – старик зевнул. – А шо, девка годка три ждала, а часок не подождет?
Проплыл столб с разбитыми изоляторами. Провода свисали к земле, а дальше их вовсе не было.
– Э, а где связь? Я же телеграммы посылал.
