– Ты чего это
разнюнился, Гришенька? – ласково спросил он Годунова.
– Да делать-то чего,
Государь? – вопросом на вопрос ответил тот.
– Как чего? Да вот зайди
в храм, у иконы помолись. А?
Григорий Годунов только
поморщился, ничего не сказав.
– Утишься, Гришенька, –
еще шире улыбаясь, проговорил Феодор Иоаннович, – крымцев завтра здесь не
будет. – Шутишь, Государь?
– Шутить мне не пристало.
– Тогда как же ты их
прогонять будешь?
– Да где мне, куда мне,
сирому, их прогонять, сила вон какая!.. Говорю ж тебе: сами уйдут.
– Государь, Да я ж
Дворцовым приказом ведаю! Всеми вотчинами твоими! Прикажи хоть казну, сколько
сумею, увезти!
– Сдурел ты с горя,
Гришенька. А приказываю я тебе вот сей же час: иди-ка и еще раз к иконе
приложись. Да помолился бы усердно. Забыл, небось, когда лоб-то перекрещивал.
Завтра вам некогда будет молиться, завтра гулять будете. А я – в колокол
звонить.
Когда Государь отошел,
Григорий Годунов только рот открыл, чтобы что-то сказать, но князь опередил
его.
– "Не прикасайтесь
к помазанникам Моим!" – почти выкрикнул он. И тихо добавил: – Даже мыслью
злословной. Тебе слово Царское сказано! Тебе что, мало этого?!.
Козы-Гирей был не просто
доволен обстановкой и самим собой, он был очень доволен. Главные трудности
позади. Вот она – беззащитная Москва за Лужниками. Главная же трудность
прошедшая в том состояла, чтоб заставить своих орлов быстро мчаться к Москве,
не отвлекаясь по пути на всякие там Серпуховы, Тулы, Рязани. Как можно быстрей
– к Москве. Там главная добыча. За семь лет безмятежного царствования этого
тихони-богомольца в Москве собрали столько богатств! Удивительно, за семь лет
ни одного набега! Пока он, Козы-Гирей не утвердился в Крыму ханом. И то, что
сейчас происходит, – Казы-Гирей самодовольно усмехнулся, – это не набег, это
окончательный разгром Москвы и уничтожение Московской державы. Очень боялся
подмоги из Новгорода, потому так спешил. Нету подмоги, свободен путь, а
Новгороду – свой черед, по частям их добью...
Разбудил Козы-Гирея
грохот пушечной канонады, людские вопли и ржанье коней. Мгновенно поднялся и,
выскочив из шатра, наткнулся на царевича Мурат-Гирея, командующего передовым
корпусом и ответственного за переправу. Мимо, не видя ни его, ни Мурат-Гирея,
мчались с криками всадники.
Меж тем из черноты ночи,
что царила на Лужниковском противоположном берегу, пушечный грохот становился
все сильней. И явственней слышалось цоканье копыт о камни, будто тысяч сто
лошадей по камням галопом скачут. И шум от скачки не меньше, чем от канонады.
