А Государь Феодор I
Иоаннович, восседая на роскошно убранном коне, направлялся к своим палатам и
смотрел в ответ на колокол и улыбался своей всегдашней улыбкой.
Услышав колокольный
звон, рука каждого русского человека сама собой поднимается для крестного
знамения. А если в колокол звонит сам Царь? Нужны ли вообще тогда царские
указы, коли сердцем слушаешь колокол, в который от сердца звонит твой Государь?
В палатах Царь сел на
трон и сказал:
– Бремя, возложенное на
меня Благим Господом по устроению дома Пречистыя Его Матери, вместе понесем,
каждый свою часть – кто в храме на молитве, кто с мечом в поле ратном, кто с
плугом в поле пахотном, кто в "приказах" думу думать...
Князь Иван Михайлович
Катырев-Ростовский стоял в тесноте в царских палатах и слушая тронное царское
слово, безотчетно чувствовал, что действительно для Руси наступает время
тишины. Ну, хоть временный передых. И не мог себе объяснить, почему он так
чувствовал, будто слова царские только на звучании своем несли в душу
успокоение, уверенность и радость, как только что завершившийся Красный звон. И
тут рядом с собой князь услышал ироничный вздох. Вздыхал боярин Григорий
Годунов, родственник Бориса Годунова. И вздох его говорил: "Да уж ясно –
не в "приказах" ты будешь думу думать, а из храма не
вылезать..." Боярин понял укоризненный взгляд князя и в ответ на укоризну
опять вздохнул: "Да прав же я, князь..."
Первым делом
царствования Феодора Иоанновича было освобождение без выкупа всех литовских
пленных. И не от того он поступил так, что не хотел новой войны с Баторием,
но... если ты христианин, то как же еще поступить?
Так говорил он
противникам этого решения, жаждавших обязательно получить за пленных деньги. В
разговоре с Катыревым-Ростовским князь Михаил Головин возмущался до брызганья
слюной:
– Всегда за пленных
деньги брали! Не слишком ли он следует внушению своего жалостливого сердца?! К
противнику! Это не по-государственному!
– Это по-царски, – отрезал
Иван Михайлович. И добавил затем: – Это внушение православного сердца.
Вскоре Головин
благополучно перебежал к Баторию, уговаривая того спешно двигать свои войска на
Москву, дескать, при таком бесхребетном Государе победа обеспечена.
"Вот с тобой бы я
точно разделался без жалости и не по-православному," – думал про
перебежчика князь Катырев-Ростовский.
А глядя на то, какое
время потекло на Руси, радовался в душе: "И умилосердился Господь на людей
Своих и возвеличил Царя, который, державствуя тихо и живя в благонравии,
явился, наконец, тем утешением, которого так ждали подданные..."
