И снова увидел перед
собой Спиридон Николаевич лицо последнего оценщика. Ну, конечно, организовал
все он. Через день пришел тогда телефон новый ему поставить. И денег сразу не
взял, потом, мол, сочтемся. Полдня телефон устанавливал, провод зачем-то менял.
Ключи от квартиры на столе валялись, ясное дело, слепок успел сделать, все
осмотреть, обнюхать, вычислить...
И только он собрался все
это милиционеру рассказать, как вдруг почувствовал какой-то запах, совершенно
необыкновенный, ранее никогда не слыханный, даже не думалось, что такой вообще
возможен в природе. Приятный запах называют ароматом, но то, что осязал сейчас
Спиридон Николаевич, хотелось назвать другим словом, которое означало что-то
выше аромата. Но слово никак не подбиралось. Даже «благоухание» казалось мелким
и слабым определением того, что чувствовалось.
И милиционер и сосед
тоже почувствовали необыкновенный запах.
— Что это, Николаич? —
спросил сосед, поводя носом. — Будто ведро духов у тебя разлилось.
И после этих дурацких
слов все как по команде повернули головы к выцветшей иконе — необыкновенное
благоухание источалось явно от нее. Оно целиком, вместо украденного Людовикова
сокровища, заполняло сейчас пустую комнату, которая не казалась теперь пустой.
Что-то необъяснимое, но реальное (и не только дивный запах) заполняло сейчас
ее, и это ласкало душу Спиридона Николаевича гораздо сильнее, чем недавнее
созерцание Людовиковой мебели. И сама душа его, заполненная до этого лишь пустотой
и тоской, сейчас наполнялась каким-то необыкновенным жжением и не хотелось,
чтобы оно проходило, хотелось, чтоб разгоралось сильней. Будто миллионы
раскаленных капелек-иголочек впились в больные места души и исцеляли их.
Спиридон Николаевич
подошел к подоконнику и взял икону в руки. До этого один раз только он
прикасался к ней, когда на подоконник ставил.
— Слу-ушай, неужто от
нее вдруг так запахло?! — сосед со страхом смотрел на икону и изумленно качал
головой.
— Гражданин потерпевший,
— раздался сзади голос милиционера. — Давайте заявление писать, протокол
оформлять. Будем пытаться мебель искать. Мебель не иголка, так прямо ее не
спрячешь, так быстро не продашь.
— Не будем заявления
писать, не будем оформлять, не будем искать, — отвечал Спиридон Николаевич и
сам не узнал своего голоса.
Милиционер и сосед
оторопели.
— Как не будем?!
— «Бог дал, Бог взял», —
как говорил мой папа перед тем, как заболеть и умереть. На этом самом месте
говорил, хоть и по другому поводу. Часы я тогда на пляже оставил. Ну а когда
прибежал за ними, их, понятное дело, не было. Подобрал кто-то... — Спиридон
Николаевич будто сам с собой говорил, не замечая соседа и милиционера. — Вот до
сих пор на этого «кого-то» злобу вот тут носил, — он положил руку на сердце. —
А ведь сколько лет прошло... И вот исчезло будто... Ладно, ребята, идите, не
будет протоколов, заявлений.
