А умирал Николай
Спиридонович совсем другим человеком, чем был тогда, когда тащил на себе ночью
по лестнице Людовиков гарнитур. И сыну своему, Спиридону Николаевичу, говорил
угасающим шепотом:
— Больше всего жалею,
что приволок его, разбил бы сейчас, да сил уже нету... Сказать тебе: на помойку
снеси, или отдай кому просто так, или по дешевке — все равно не послушаешь...
Получается, свой грех тебе передаю... Но, кроме греха, вот тебе другой подарок:
икона. Не смотри, что бумажная, она уже помогала мне... Двое святых на ней, оба
святителя, епископы, значит... Эх, ничему тебя не научил, кроме жадности
своей... Николай Угодник и Спиридон Тримифунтский, наши с тобой небесные
покровители. Ну, Никола — тот во всем помощник-заступник, а Спиридон — тот
особо по денежным и имущественным делам... На почетное место их поставь. Будет
случай — помогут. А как — сами они решат.
Спиридон Николаевич
решил, что подоконник — самое почетное место в квартирке. Там и стояла, к раме
прислонившись, блеклая выцветшая икона. В сырую погоду на окне было сыро, в
солнечную — раскаленно-жарко. Она должна была давно уже окончательно поблекнуть
и выцвести, но она оставалась такой, какой вручил ему ее умирающий отец. Этому
немало удивлялся Спиридон Николаевич, когда вечером, отвлекшись наконец от
созерцания гарнитура-сокровища, обращал внимание на сиротливо прислонившуюся
икону.
А вот завета отцовского
Спиридон Николаевич не выполнил. Затаенная мысль рвалась из глубин сознания,
чтобы заполнить собой всю душу: как бы подороже продать гарнитур! Однако тут же
подсказывала: главное — не делать лишних движений. Нужно было найти
сбалансированный вариант продажи, чтобы выгодно, но при этом быстро и тихо. В
то время, когда случилась сия история, государство по-прежнему очень враждебно
относилось к тайным богатствам своих подданных. А явных (с точки зрения
государства) и быть не могло, потому как на ту зарплату полагалось быть только
средне-бедным или средне-обеспеченным, а если что сверх зарплаты — ответ надо
было давать, откуда ты взял это самое «сверх». А ответ, что твой родитель в
голодные времена «экспроприировал» у государства чудо-гарнитур Людовиков, а ты
его теперь продал — очень бы не понравился государству. Спиридон Николаевич
выжидал. Иногда потихоньку находил и приглашал оценщиков. Последний оценщик,
когда вошел в квартирку, едва в обморок не упал, как только взгляд его упал на
гарнитур. Опомнившись, назвал цену, с которой сразу согласился Спиридон
Николаевич.
