Подходя впервые в жизни
ко кресту, чтобы поцеловать его, как это всегда делается православными после
окончания службы, Эмилия Васильевна была тиха и задумчива. Перед крестом, что
держал в правой руке отец настоятель, она подняла глаза на священника и...
обомлела. Он! — мальчишечка, ею из воронки вытащенный! И поняла, что всегда
верила: узнает его и через пятьдесят лет, бородатым и старым, узнает всегда!
— Что с вами? —
испуганно спросил отец настоятель.
Эмилия Васильевна, часто
дыша, молча поцеловала крест и, шатаясь, пошла к Филермской иконе. Отец
настоятель взглядом и кивком головы велел Игнатию Пудовичу подойти к ней.
Благословив прихожан, подошел сам.
— Что с вами? — повторил
свой вопрос отец настоятель.
— А это — Эмилия
Васильевна, — улыбаясь всегдашней своей улыбкой, сказал Игнатий Пудович, —
именинница наша, завуч этих вот ребяток.
— Замечательно, — отец
настоятель тоже улыбнулся. — На трапезе «Многая лета» пропоем.
— Это еще зачем? —
вскинулась Эмилия Васильевна.
— Положено так, — отец
настоятель кротко посмотрел на нее и спросил опять. — Так что с вами, на вас
лица нет, поделитесь...
— Вот тут стол стоял, —
хрипло прошептала Эмилия Васильевна, — на котором тебя оперировали, а я
инструмент подавала.
У отца настоятеля
окаменело лицо и открылся рот. У Игнатия Пудовича тоже.
— А рука эта, — Эмилия
Васильевна кивнула на стену, — мне пинцет подала, которым из тебя пулю
извлекли. Вот она, — и она достала из сумочки целлофановый пакетик.
В русском языке нет
слов, чтобы описать взгляд отца настоятеля, которым он смотрел на пакетик с
пинцетом и пулей.
Затем дрожащей рукой
перекрестился. Перекрестился и Игнатий Пудович.
— А такого тебя я б не
вытащила из воронки, — наконец-то улыбнулась Эмилия Васильевна и тут же
смущенно-виновато качнула головой. Она не хотела этого говорить, само как-то
выскочило, она очень не любила к себе внимания и всегда стеснялась к себе
благодарности.
— Так вы еще и тащили
меня?!
— Ага. Но такую
громадину даже бы приподнять не смогла.
— Так я ж вырос! — отец
настоятель обнял Эмилию Васильевну и дрожащими губами поцеловал ее в щеку. —
Мне ж тогда только-только шестнадцать стукнуло.
— Только ты это... как
величать-то тебя?
— Варлам, по сану — отец
Варлаам.
— Ты не рассказывай
никому про меня, отец Варлаам. Обещаешь?
— Обещаю. А буду теперь
перед этой иконой служить молебны.
— Ну, а это теперь —
твоё, — Эмилия Васильевна протянула отцу настоятелю пакетик. — Столько лет
дожидались. Как они вот, — она вновь перевела глаза на икону и руку, — столько
лет дожидались меня, — и она впервые в жизни перекрестилась.
