— А у меня там знакомый
есть, я его ходить учил, ныне он монах, пять лет уже, Серафимом зовут, из
немцев, наверное, Розенберг, новоначальный, а силы в нем, как в нас с тобой
обоих. Мы, понимаешь, молитву друг друга чуем, когда мы с тобой в эту карету
садились, ну и просил я его сугубо молитву усилить, незнамо куда едем, да и карета
эта... ну и чтоб братию поднимал. Всех, кто в карете этой, молитва достанет.
Зелиг Менделевич перевел
взгляд с царского портрета на иеромонаха Тихона. Вместо буйноглазия на него
глядело пустоглазие, и это было тоже страшно. Иеромонах Тихон непроизвольно и с
испугом перекрестился.
— Отпустите меня? —
страшным выхрипом прозвучало, и пустоглазие вновь обратилось на царский потрет.
— Не, — Варлаша показал
Зелигу Менделевичу язык. — Мы тебя в жертву Богу принесем, не, на вертел не
посадим, жарить не будем, хотя тебе и муравейника мало. Ты вместо Зельки
станешь Зинкой.
Все-таки вскинулись
брови над пустоглазием.
— Зиновием, значит! А он
как говорил? Он говорил, когда к нему приступили: «отрекись от Христа», говорил
— валяйте, без Христа мне и жизнь не нужна, а со Христом и смерть не страшна...
а там, как Бог даст, вольному — воля. Колхоз — дело добровольное. Так ведь ты
говорил, расстреливая несогласных? Да не щипай ты себя, ты не спишь, ты едешь в
сталинской карете, к сокровищам, которые на небесах, небеса сами приступили.
— Сам я ни в кого не стрелял,
вот только в него, — Зелиг Менделевич кивнул головой на иеромонаха Тихона, — да
и то... — он безотрывно таращился на царский портрет.
— Семочка, — иеромонах
Тихон обратился к шоферу, — а когда мы будем на месте?
— Да давно б долетели,
батюшка, да нельзя, гололед да метель, даже на таком броневике нельзя. Мне ж за
всех вас перед хозяином отвечать. Да и осадное положение, патруль возьмет и
стрелять начнет.
— В нашу машину?!
— Да и... Баба, одним
словом.
— Как «баба», — опешил
иеромонах Тихон, — какая баба?
— А такая — бардак и
балаган — вот и «баба», а мы к фронту едем, да и со связью у них сплошная
«баба». Доползем, батюшка, а ведь и хорошо, что метель, а то бомбили бы.
А в это время из
роскошного особняка, что на центральной улице Монтевидео, выпрыгнул голый
мужик, хозяин особняка, и с непотребными воплями, к ужасу всех прохожих,
понесся по улице. Это был старый друган Зелига Менделевича экстрасенс номер
один и великий гуру южного полушария. Все в ужасе и непонятке. А это
Псково-Печерская братия на молитву встала.
