А мятежная метель дула
что есть мочи, пытаясь открыть закрытые глаза.
— Товарищ комиссар Госбезопасности,
машина остановлена.
Открыл глаза. Сквозь
метельную пургу различилась фигура. «Наверно, постовой, больше просто
некому...» Подойдя ближе и рассмотрев сквозь метель автомобиль, постовой пораженно
ойкнул: он знал эту серию бронированных «ЗИСов» с чудо-моторами. Ойкнул про
себя и Зелиг Менделевич, эти машины он тоже знал. На них ездило только одно
лицо в государстве, но сейчас его, без сопровождения, просто в принципе там
быть не могло. Зелиг Менделевич по привычке открыл правую заднюю дверцу, слегка
кивнув постовому, сел на свое обычное место у окна, захлопнул дверь и сразу
почувствовал, что левая рука его упирается в правую руку еще кого-то, он не
один в машине. Еще не хватало! Он повернул голову налево (в голове уже приказ
готов — «вон из машины!») и... «остолбенел», «онемел» и прочее такое — ничего
не подходит, чтобы выразить то, во что обратилось все существо-сознание Зелига
Менделивеча: на него глядел в упор недострелянный поп полковой. Из-за его плеча
выглядывала еще одна физиономия, но она невнятно воспринялась Зелигом
Менделевичем. Да хоть кто угодно сейчас выглянул бы из-за плеча попа полкового,
хоть Гитлер в обнимку с Клеопатрой, их появление более возможно, чем натыкание
в этом лимузине на недострелянного попа полкового.
Да и у попа полкового
нервы-сознание тоже человеческое, но от шока он освободился раньше.
— Ай, да встреча, —
прошептал поп полковой, — дивны дела Твои, Господи. А взглядик-то у тебя —
прямо прожектор из преисподней, крепко ты оседлан.
Зелиг Менделевич
оставался нем, его трясло. Он прорычал про себя «Р-р-ы-их!» и приступил к мату
(мгновенный аутотренинг — собственная разработка с ассистированием всех лучших
экстрасенсов мира; «шеф занят, он матерится» — шутливый телефонный ответ его
секретариата). Мат помогал слабо, чтобы хоть как-то придти в себя,
потребовалось не одно мгновение, а несколько. Поп полковой не рычал, в нем
текла, не прерываясь, как кровь в жилах, молитва: «Господи Иисусе Христе, Сыне
Божий, помилуй мя грешного», однако и ее течение не избавило от временного шока.
«А ведь Господь свел-натолкнул, — дошептывал поп полковой, — по-евангельски, а
Евангелие — это сгусток овозможненных невозможностей», поп полковой
перекрестился. И уже не шепотом и с улыбкой спросил:
— Ты чему больше
удивляешься — встрече или что встреча в этакой машине?
