— Ну что, Саша, я же
сказал: заводи.
— Иосьсарионыч, но
это... мой земляк босиком, и ноги грязные.
— А что, ботинки и
сапоги членов Ставки чище?
— Но это... оно
как-то...
— Ну, сними с Лазаря
ботинки, он как раз рядом с тобой стоит, на его ноги таращится. Впрочем, твой
земляк их не возьмет, он ведь всю жизнь без обуви, и зимой — тоже. Забыл?
— Вспоминаю. Завожу,
Иосьсарионыч.
«...Нечестивый берет
взаймы и не отдает, а праведник милует и дает...», «...и потомство нечестивых
истребится...», «...Праведники наследуют землю и будут жить на ней вовек...»
Поднял глаза и увидел
двоих перед ним стоящих. Один не видел ничего, кроме правого портрета и
завороженно смотрел на него, пребывая в оцепенении. Второй, который босиком,
улыбался трепет наводящей улыбкой, а веселые глаза, ее дополняющие, делали
общий взгляд старческого, морщинистого лица вообще из ряда вон.
«И сколько ж лет ему?
Варлашка... а ведь он еще при Александре III проповедовал!..»
Будто из трубы, звуком,
с довеском шамканья из беззубого рта прозвучало:
— Ну фто, Ёська,
понравился тебе мой переплет?
— Понравился, — начиная
улыбаться, ответил Хозяин, и начало улыбки произошло помимо его воли, что было
уже само по себе из ряда вон.
— А ботинки с твоего
Лазаря я снял! Вот для него, — Варлашка мотнул головой в сторону. — Вишь, он в
тапочках, у него его коцы на шмоне отпыкали, во...
Говоривший приподнял
драную рубаху, за штаны его, на веревке подвязанные, были заткнуты два
лакированных ботинка. И начинавшаяся хозяйская улыбка взорвалась хохотом.
Трубка изо рта выпала на ковер, а вскоре и хозяин ее сам оказался на ковре...
— Так ты нас здесь
будешь расстреливать, Ёська? Сам? На фтыках я уфэ был, пора пулю попробовать.
Хохот оборвался.
— Не дождешься, — Хозяин,
кряхтя, поднимался (а ведь уже 62 скоро минует), но тут же рывком выпрямился
(что такое — 62 для кавказского человека). — А вообще — дождешься! Точно... вот
здесь попробуешь пулю. Да! Сам расстреляю... Если немцев от Москвы не
отгонишь... Ну, что еще, Саша?
Голос, явно едва от
смеха сдерживающийся, сказал в наушнике:
— Иосьсарионыч, а он
ботинки с Лазаря снял.
— Я знаю, Саша. Вон он
их сейчас из штанов вынул.
— Ой, что было,
Иосьсарионыч! Заорал вдруг: «Приказ Верховного: сымай коцы!» — а ведь слышать
не мог. Он ещё и пинка Лазарю дал. И Климу тоже, он с него всё штаны хотел
снять, а кальсоны, говорит, сам отдай в фонд обороны, они сейчас солдатам
нужней патронов, с тебя больше взять нечего... (Хозяин опять едва не
расхохотался). Я звонил, вы не откликались.
