— Что у нас происходит?
— продолжал секретарь Саша. — У нас происходит совещание Ставки... А тебе тут
нечего делать — всё одно танков нет, авиации для тебя нет. Всё что есть — в
Московской зоне ПВО, резервов нет, дальневосточные полнокровные дивизии только
к «Ерофей Палычу» подходят. Командуй и обходись тем, что есть. Если уличные бои
будут, я уже себе место присмотрел — на крыше Исторического музея с пулеметом.
Вся манежная и вся улица Горького под контролем. Правда, патронов пока тоже
нет, и где их взять — не ясно. Так что воюй, Константиныч, и не звони пока.
Зазвонил левый телефон.
— Переводчик английского
посла? Нет, сейчас соединить не могу. И послание его записывать сейчас не буду,
мне некогда. Что?! Да пошел ты!..
Безнадежность ситуации,
если не отзовется Ульяновск, очень отчетливо осозналась сейчас секретарем
Сашей, хоть всех послов пошли туда, куда уже послал английского. Да и то —
наверняка просто отключили на ночь телефон. Так... секретарь обкома и вообще
весь комсостав всех линий там не спит — это ясно: когда хозяин бодрствует, все,
кого он может захотеть слышать, бодрствуют также. Заставить их, чтоб кто-нибудь
из митрополичьей бригады хоть трубку поднял? Так... вообще, секретарь Саша мог
заставить всех и вся по всей державе сделать все, что ему нужно. Тут президент
уже несуществующей Франции ему бы точно позавидовал.
Но что-то не позволяло
ему сейчас напускать обкомовцев на митрополичьи покои, почему-то ему
показалось, что тогда ему будет хуже, если даже он не достанет календарь.
«...Ой, Господи, да и
чем занят секретарь Верховного Главнокомандующего, остатки войск которого
прижаты к столице, которая практически обречена?!!»
— Да и... пошли вы
все!..
Секретарь Саша достал
коньяк, налил полный стакан и одним залпом выпил. Он это позволил себе второй
раз. Первый раз это было 25 июня, когда связь восстановилась, сводки страшные
пошли, а хозяин в запертом кабинете делал то же самое.
«...Да и пусть войдет!..
Нету календаря!.. Давай пулемет, приковывай к крыше Исторического музея... да и
приковывать не надо, не убегу. Которым же Александром я назван, а?.. Эх... да
ведь же... мать еще, помниться, читала, картинка — воин в шлеме с мечом... да
ведь же — Александр Невский я!.. — ожгло вдруг все сознание, хлестче, чем после
хозяйского разгона. — Да как же можно забыть такое?! Да... — уронил голову на
грудь, — Небесный покровитель... да чего уж теперь! Что нельзя забывать — забыто,
что грех помнить и делать — делается... попросить бы, что ль, его? — второй
стакан коньяка ушел в глотку. — Я б на его месте сказал: чего это ты просишь
того, в кого не веришь?..» И тут отозвался Ульяновск.
