На стол легла сводка —
немцы взяли Можайск, подходят к Наро-Фоминску. Два танковых клина обходят
Москву: Гепнер с севера, Гудериан — с юга, а сомкнуться должны у Богородска,
там, где Суворов себе гвардию отбирал. Ныне это город Ногинск. И еще один
Гепнеровский клин в лоб идет на Москву...
Поднял звенящую трубку:
— Ну что там, Саша?
— Портрет Суворова
принесли. Тут еще какие-то, все в одном футляре.
— Вноси всё.
На деревянном
лакированном футляре в левом углу значилось: «Спецхран. Вынос запрещен».
— Иосисарионыч, там
сказали, что это последние портреты, остальные вообще повсеместно уничтожены,
хотя... — рот секретаря Саши растянулся в добродушной улыбке, — любое
«повсеместно» у нас, — секретарь Саша покрутил в воздухе растопыренной ладонью,
— не совсем «повсеместно», всегда чего-нибудь недобито, недоделано, заныкано.
Иногда секретарь Саша
позволял себе расслабиться, чуя настроение хозяина, но бросок-взгляд из-под
хозяйских бровей вмиг смял улыбку. Не угадал настроения.
— Вынимай.
— Вот... Суворов Ляксан
Василич...
— А почему ты его так
назвал?
— А тут так написано
сзади. О! И орфография старая. Старинный, видать, портретик... Ой, а это кто ж?
Ну, это фотография, сразу видно. Ух, красавица! Вообще таких не видал. Эх, ну
прямо Василиса Прекрасная...
После протяжного
молчания последовал ответ:
— Нет, Саша. Василиса
Прекрасная пожиже будет. Так ты не знаешь, кто это?
— Нет.
Никогда не видел такого
взгляда у Хозяина на что-либо, или на кого-либо. Ни в чем никогда не играл он
перед Сашей, всегда был самим собой. Та июньская истерика вся прошла перед ним,
до сих пор ужас берет, когда вспоминаются те хозяйские закидоны.
Приблизил портрет. Так
смотрят на внезапное появление совсем уже невозможного, даже более
невозможного, чем видение себя учеником Горийской ЦПШ. Вроде всё: давно
растоптано то время и державные власть и имущие её, всё и вся уничтожены,
память о них вырвана, выдавлена, выбита, растерта и сожжена, и вот — как из
метельного окна лицо архиерея, которому подписал смертный приговор, так теперь
это явление портрета из папки.
— Тут еще сзади
бумажечки пришпилены со штампиком «секретно».
— Рассекретить
разрешаешь?
— Гы... разрешаю,
Иосьсарионыч!
— Читай, Саша.
— Та-ак, ох уж эта
орфография...
— Орфография нормальная,
Саша. Если нет в конце слова твердого знака, это не слово.
— «Солнце мое! Мой
Драгоценный...» Иосьсарионыч, а почему Драгоценный с большой буквы?
— А потому что —
Драгоценный. Читай, Саша, вопросы потом.
