— Спасибо за сравнение. Обратно
по ней же? — съязвил Гепнер.
— Если выпустят, —
отъязвил Канарис.
Открыл сейф, достал
бутылку заветного трофейного «Наполеона» из винограда, собранного при живом
Наполеоне. Залпом хватил полный стакан, прошелся мысленно недобрым словом по
Наполеону — как позволил такую дрянь своим именем назвать. Уперся пустым
взглядом в пустой стакан. Не отпускает картина перед глазами: орущие на коленях
пленные, к кресту на небе обращенные. «Какое войско! Какие союзники! Уже б в
Москве были...»
Хватил второй. Хоть и
обозванный дрянью, Наполеон начал оккупационные мероприятия над сознанием: стакан
перед глазами удвоился, утроился, удесятерился, и это оказалось так смешно, что
не расхохотаться было невозможно.
— Ау, экселенс, Эрик.
Стаканы перестали
удесятеряться, а стали, наоборот, почему-то рассыпаться, предварительно
поднявшись в воздух, и сквозь битое стекло проступило усмешливо-озабоченное
лицо Ртищева.
— Т-ты как?..
— Так
стучался-стучался... Охрана, вон, не знает, то ли смеяться, то ли плакать... В
панике все, вроде за тобой не наблюдалось...
— А т-теперь
понаблюдаете, р-рубеж!.. Б-буду пить вот эту дрянь.
— Ой, Эрик, — улыбка
исчезла с лица Ртищева, одна укоризна осталась. — Итак всех напугал, не пугай
дальше. И это, — Ртищев щелкнул по бутылке, — не дрянь, «Наполеон» не глотают
стаканами, «Наполеон» слегка пригубляют из наперстка.
— Наперстка нет, и ты
явно его не принес, налей себе. В стакан! Я пропущу... Не... И мне налей... Вот
в твоей жизни был рубеж?.. Давай!
Оба выдали залпом, коли
наперстка нет.
— Вот, в т-твоей жизни
б-был ру-беж?!
— Был, да и не один, ты
ж про мою жизнь все знаешь, а недавно обозначился решающий, и во многом тебе
благодаря, подарку твоему — иконе Владимирской. Как увидел ее — аж перевернуло
все во мне. Теория вероятности исключает такие встречи, а вот на тебе... Ну и
пленные на коленях перед крестом вкупе с батюшкиным увещеванием. Все это вместе
— мой рубеж. Торжество, как говорит батюшка. И мне теперь ничего не страшно.
— Да вроде не замечено
за тобой, чтобы ты чего-то боялся.
— Боялся. Я боялся, что
сделаю что-то, что будет против воли Его, чем, собственно, занимался всю жизнь,
и боялся повтора, а теперь не боюсь. Торжество!
— Какое торжество?
Слушай, с тобой таким, как говорят русские, без пол-литра не разберешься.
Наливай!
— Да погоди ты,
последняя же.
— Обижаешь, зря что ль я
линию Мажино обходил, зря в Париж входил?.. Так какое торжество?
