А потом он наваливался на нее, не в силах больше терпеть, и брал со всей страстью, на какую был способен. Он входил в ее тело, шепча на ухо какие-то глупости, а Ирейна, извиваясь не от страсти, а от боли, пронзавшей ее нутро, лишь считала минуты, оставшиеся до завершения этой пытки. Порой она вскрикивала, а Эйтор принимал эти звуки за стоны сладострастия, вонзаясь в нее с еще большей силой, словно то был его последний день в бренном мире, и король стремился получить от него все, что было возможно.
Ирейна боялась с того самого мгновения, когда увидела на балу этого могучего человека, источавшего уверенность и власть, на всех взиравшего, как на своих слуг. А когда из Фальхейна в замок ее отца, затерянный в глуши, явились гонцы в парадным мундирах, она просто разревелась, стоило только увидеть гвардейцев, въезжающих в ворота, ибо тогда уже девушка поняла, что значит этот визит.
- Король оказал нам великую честь, - тем же вечером провозгласил старый рыцарь, собрав свою родню в главном зале замка. - Ирейна вскоре станет королевой, матерью будущего наследника престола. Воистину, большей награды в знак признания заслуг наших славных предков перед этой державой нельзя было и желать! Будь ласкова с нашим государем, дочь моя, - обратился тогда к сидевшей по левую руку от него Ирейне старый Долмус, поднимая кубок, будто для тоста. - Пусть же знает государь, что нам ведома не только преданность и ярость в бою, но и нежность.
Тогда она не сдержалась, разревевшись прямо на пиру. Расторопные служанки увели девушку в ее покои под смех и пошлые шутки отца, и там Ирейна рыдала все то время, что шли приготовления к свадьбе. Сердце сжималось при одной мысли, что вскоре она окажется за сотни лиг от родного дома, одна, принадлежащая человеку, которого видела прежде единственный раз.
Потом слезы кончились. Словно пребывая в горячечном бреду, Ирейна под пение хора жрецов вошла в святилище Тайлы, дабы там был проведен свадебный обряд. Все, что произошло в тот день, казалось подернутым какой-то дымкой, все время хотелось проснуться, поняв, что видела лишь кошмарный сон. Но вот минул уже целый год, а пробуждение все никак не наступало.
Страх и стыд, вот те чувства, которые пришли на смену горю, рвавшему на части сердце девушки пред свадьбой. Она боялась всего, боялась этого шумного города, который могла видеть только из окна своих покоев, огромного гулкого дворца, так не похожего на знакомый с младенчества замок, небольшой, уютный, с обветшавшими стенами. Королева, вовсе не чувствовавшая себя хозяйкой, боялась молчаливых слуг, появлявшихся беззвучно, будто призраки, и не меньший страх у нее вызвали гвардейцы-наемники, стоявшие возле каждой двери, неподвижные, точно статуи. Неважно, что слуги заботились о ней, избавляя от необходимости заниматься чем-либо, кроме чтения, игры на арфе или вышивания, чаще - в одиночестве, много реже - в обществе нескольких придворных дам. Молодая королева предпочла бы делать все сама, и чувствовала бы себя в большей безопасности, зная, что возле входа в ее спальню не стоят день и ночь молчаливые громилы, которые, конечно, потом, в казармах, не могли не посмеяться над теми звуками, что касались их ушей, когда король проводил ночь со своей супругой. Ей всегда казалось, что все, и прислуга, и телохранители короля бросать ей в спину взгляды, насмешливые, полные презрения.
