Гупперт. Да-да, вспомнил… А я никак не мог найти бутылок в темноте… Даже подумал, не выпил ли я все. Вот они.
Калоус. Ключ вы взяли?
Гупперт (не сразу). Да, от второго.
Калоус. Вы сегодня же уезжаете?
Гупперт. Как только наладят машину.
Калоус. И не жалко тратиться на комнату?
Гупперт. Чего жалеть… Выпью, вздремну. Чего тут жалеть. Вчера я поздно гулял! До трех часов отплясывал. Чача! Лед у вас есть, пан кельнер?
Калоус. Льда хватит. (Ставит рюмку, уходит.)
Гупперт. Три рюмки, пожалуйста. (Подходит к столу, открывает чемоданчик, по списку выбирает магнитофонную ленту, потом ставит ее, раздается попурри из джазовых мелодий. Затем разглядывает на свет рюмку. Очевидно, он действительно знаток стекла.)
Ремунда (осматривает магнитофон, читает название фирмы). Грундиг.
Калоус (Рамунде). Понимаешь, старик, этот Грундиг, который делает теперь такие штуки, это ведь наш немец, судетский. Я видел, знаешь, какой приемник? Вот такой малюсенький (показывает спичечную коробку), а ловит восемнадцать станций. И днем. Японский.
Ремунда (подошел к Гупперту и обращается к нему). А вы, наверно, из наших мест, раз так хорошо знаете чешский?
Гупперт. Из Яблонца. Гупперты всегда жили в Яблонце. Я Гупперт. Вальтер.
Ремунда. А я Ремунда. Алоис. А вот он — Калоус Эмиль.
Калоус несет три рюмки, при слове «Гупперт» приостанавливается, ставит рюмки на стол, стараясь не глядеть на Гупперта.
Гупперт. Пусть Калоус Эмиль всем разольет… Все равно дождь.
Ремунда. В последнее время много дождей, господин Грундиг.
Гупперт. Мне было бы лестно носить такую фамилию.
Ремунда. Ах да, виноват… Но что вы скажете о такой погоде?
Гупперт. Что сказать? Погода когда какая. Сегодня одна, завтра другая.
Ремунда. Я имею в виду, пан Гупперт, что пора кончать с атомной бомбой. Кто за войну, того за решетку. Тогда и наступит отличная погода.
Гупперт (не отвечает. После паузы). Пан кельнер, каждому по кусочку льда.
Калоус наливает вино, но так неловко ставит бутылку обратно, что она опрокидывается. Он пытается ее поймать, но не успевает. Бутылка падает и разбивается. Калоус наклоняется и собирает стекло. Затем поднимается, весь багровый, и извиняется больше жестами, чем словами.
Гупперт. Жаль! Доброе вино! Впрочем, почему жаль! Осколки — к счастью!
Ремунда. И в Германии?
Гупперт. Повсюду осколки к счастью.
Ремунда. Не понимаю, почему это счастье, если что-нибудь разбивают?
Гупперт. Для меня — счастье. Поговорку выдумали те, кто делает стекло, чтобы его больше покупали.
