Бобби останавливается по другую сторону стола, упирается в него руками и наклоняется вперед.
— Послушай, Джой… Я конечно, не вправе лезть к тебе с советами… — Он несколько грустно усмехается, — может, ты вообще не принимаешь меня всерьез или даже презираешь…
— Не болтай ерунды! — восклицаю я. — Я, естественно, не одобряла твоих разгулов и непостоянства. Но, похоже, все это в прошлом. К тому же ты мой старший брат, умный отзывчивый человек и толковый фотограф. Презирать тебя я…
Бобби жестом просит меня замолчать.
— Перестань: По большому счету это не важно.
— Как это — не важно? — спрашиваю я, с удивлением чувствуя, что моя дремавшая сестринская любовь с каждой секундой разгорается все ярче.
— Не важно для нашего теперешнего разговора, — терпеливо поправляется Бобби. — О том, уважаешь ли ты меня хоть самую малость, побеседуем в другой раз, ладно? — с лукавой улыбкой спрашивает он.
— Ладно, — киваю я.
— Вот и замечательно. А теперь давай вернемся к вам с Себастьяном. — Его лицо серьезнеет. — Он вдумчивый, надежный, ответственный парень. И обожает тебя — это сразу бросается в глаза.
Передо мной мелькает образ жениха, и душу наполняет сладкое с горчинкой чувство, смешанное с растерянностью и тревогой.
— Но… — вскидывает Бобби руку с поднятым указательным пальцем, — мой тебе совет: прежде чем назначать новую дату свадьбы, пожалуйста, хорошенько подумай, можешь ли ты, как я с Сарой, чувствовать себя с Себастьяном раскованно и просто. Не пытаешься ли — быть может, из-за любви к нему или же из-за страха остаться одной — казаться ему другой, не такой, какая ты бываешь дома или в компании, скажем с Мелани?
Мою грудь сковывает боль. Смотрю на брата широко раскрытыми глазами.
— Почему, ты вдруг заговорил об этом? — спрашиваю я изменившимся голосом.
Бобби распрямляется, снова засовывает руки в карманы и пожимает плечами.
— Не знаю. — Он на миг задумывается и немного сужает глаза. — Я видел вас вдвоем не так уж и часто, однако… Впрочем, мне это, скорее всего, показалось. — Смеется. Совершенно не таким смехом, каким смеялся с девочками, а суховатым и неестественным. — Я заговорил об этом потому, что наконец-то сам прозрел. Нам с Сарой незачем друг перед другом кривляться и нет нужды врать. По-моему, в этом и есть настоящее счастье, — добавляет он торжественно-серьезным голосом. Впрочем, я, конечно, могу ошибаться. И потом все люди разные. Для кого-то важно одно, для кого-то другое.
Киваю и заставляю себя улыбнуться.
