Вряд ли ее отказ чему-либо научит Раффнера. И его расстройство, думаю, продлится недолго. Оно подобно досаде от комариного укуса. Потрешь зудящее место и тут же о нем забудешь.
У меня же начинается новая жизнь. Нет, я по-прежнему не знаю, как быть с Себастьяном, и боюсь представить себе, что нашей свадьбы вообще не будет и не родятся наши общие дети, однако мне теперь очень легко вовсе не вспоминать о нем. Потому что мою жизнь неким странным образом опять заполнил собой Даррен. Прекрасно знаю, что настанет день и он уедет из Лондона, а мне придется объясняться с Себастьяном. Но спешу по полной программе надышаться тем непродолжительным счастьем, которое нам дарит судьба.
Нет, мы, конечно, не влюбленная парочка. На ночь расстаемся и даже не целуемся. Вообще не позволяем себе ничего подобного. Но нам хорошо, уютно и просто вдвоем. Почти так же, как было в те времена, когда друг без друга мы не мыслили жизни.
У меня откуда-то появляется масса свободного времени. Само собой получается составлять график так, что освобождаются два выходных и не приходится задерживаться в офисе допоздна. Ужинаем мы по-прежнему в небольших ресторанчиках или у меня дома, а как-то раз даже решаем устроить себе вечер детства и располагаемся с бутербродами и кофе в одноразовых стаканчиках за домом родителей Даррена. После ужина он предлагает сходить на могилки хомяков. Я с удовольствием соглашаюсь.
Пустырь такой же, каким был в те далекие дни. Строить на нем магазины или офисы крайне неудобно — места тут мало и за домами его не найдешь. Тщательно обследуем возвышение перед оврагом — на нем и было когда-то наше «кладбище».
— Вряд ли теперь разыщешь надгробия, — говорю я, садясь на траву. Перед Дарреном можно позволять себе любое ребячество. Это с Себастьяном я в жизни не уселась бы в пыль. Впрочем, с ним и очутиться в подобном месте просто невозможно.
Даррен достает из сумки грабли с короткой ручкой и продолжает обследовать холм.
— Не спеши. — Его голос исполнен уверенности в победе. — Чует мое сердце…
Он принимается участочек за участочком обследовать «кладбище». Я смотрю на него и думаю почему-то о том, что ему очень пойдет быть отцом. Помню, я всегда завидовала детям, чьи отцы и матери, в отличие от моих, запросто пускались играть со своими чадами в мяч или не стеснялись улечься вместе с ними животом на пол и с увлечением порисовать цветными карандашами.
— Я же говорил! — торжествующе восклицает Даррен, проводя по лбу пыльной рукой и вскидывая вторую руку — с серым овальным камушком.
