— С чего ты взяла, что со мной что-то не то? — спрашиваю умышленно тихо, чтобы не обнаруживать голосом жгучие страдания.
Мама подходит ко мне, берет меня за подбородок, поворачивает лицом к свету и пристально всматривается в мои глаза.
— Мы звоним тебе целый вечер. На мобильный и на домашний. Уже стали беспокоиться. Отец говорит: надо к ней съездить. Хотел поехать сам, но ему позвонил О'Коннел. У их манчестерских клиентов вышло из строя оборудование.
— В воскресенье вечером? — спрашиваю я, чувствуя, как на меня наваливается увесистая безысходность. Нет, честное слово! Раздумывать сейчас о каком-то там оборудовании я не в состоянии!
— В Манчестере сейчас вообще ночь, — говорит мама, садясь на диван и усаживая меня рядом с собой. — Точнее, раннее утро. Но эта фабрика работает круглосуточно.
— Пусть бы О'Коннел и чинил свое чертово оборудование! — Я, бог знает почему, злюсь на старика, не сделавшего мне ничего плохого.
Мама успокоительно похлопывает меня по руке.
— Зачем ему пачкать руки, когда у него есть такой дурачок, как наш папа?
Несмотря на свое горе, замечаю, что мама говорит об отце почти ласково — можно сказать, любя. Удостоверившись, что они согласны прибегнуть к психологической помощи и благополучно начали курс, мы с Деборой перестали лезть в их дела, а если и интересовались ими, то осторожно и чаще косвенно. В последнее время между нашими родителями больше не вспыхивает грандиозных ссор, во всяком случае таких, о которых становилось бы известно нам. Маму, когда мы к ним заглядываем, застаем не со стаканом в руке, а примеряющей новую одежду или о чем-то мечтающей на веранде; отец, хоть и бывает, что по-прежнему ворчит, больше не заикается ни о разводе, ни о желании немедленно уехать из дому. Мы с Деборой почти успокоились и без слов договорились не заводить речь об отношениях отца и матери. Чтобы не сглазить.
— А-а… зачем вы мне звонили? — спрашиваю я. Мной овладевает ужасающее и неодолимое желание остаться одной и окунуться с головой в свое несчастье. Вспомнить в мучительных подробностях, с чего начался день, какие сулил удовольствия, как стал терзать странными загадками и чем закончился.
Мне кажется, что подошло к концу не только воскресенье и даже не только наши отношения с Джерардом, но и вся моя жизнь. Скажете, нельзя дышать одной только любовью? Когда она уходит, надо собираться с духом и шагать вперед? Знаю, но в данном случае, оттого что сегодня я предпочла любви спокойствие, мое чувство, кажется, запылало с удвоенной силой. А все прочие желания — обзаводиться новыми вещами, с кем-либо общаться, куда бы то ни было ездить — словом, все прочее покинуло меня. Боюсь, навсегда.
