Шаман молчал, но я чувствовал его присутствие. Просто ждет, когда я приду в себя. Видно, у него есть вопросы или он, как настоящий воин шанти, просто хочет, перед тем как убить меня, посмотреть мне в глаза. Говорят: когда кочевник убивает воина, он смотрит ему в глаза, чтобы душа убитого перешла к нему. Кочевники одичалый народ со своими законами и нравами.
Дыхание вроде восстановилось, но по-прежнему каждый вздох отдается сильной болью в груди. Я с трудом перевалился на бок, стараясь осмотреться и хоть как-то оценить обстановку. Во мраке я различил силуэт кочевника. Он склонился над мертвым собратом, которого я подстрелил из своего маузера. Совсем рядом, в паре шагов от Шамана, возвышалось горой мощное тело маниса. Он шипел, то и дело выплевывая свой раздвоенный язык, по-своему скорбя над убиенным телом своего наездника.
В воздухе витали запахи крови и дыма. Но по-прежнему, ни каравана, ни самого Митха видно не было…
– Тулл, Тулл! Жрец-каратель! Изгой… Я преклоняюсь пред твоей живучестью. И как тебе удалось выжить там, в проклятых подземельях, кишащих разными мутантами и мутафагами? Мы с Волком взорвали проход, лишив бестий возможности выбраться наружу. Да и ты, насколько мне известно, рухнул в бездну, в которую тебя отправил Волк. – Как всегда, Шаман появился неожиданно. Только мгновение назад он скорбел над умершим кочевником и вот он уже предо мной. Все такой же непоколебимый, как каменный утес. Его лицо было спокойным, не выражающим, каких либо чувств. Только глаза, подсвеченные отблесками пылающего амбара, выглядели зловеще. В них словно плясали маленькие бесы, исполняя страшный загробный танец, размахивая в своих неказистых лапах острыми трезубцами.
Я по-прежнему лежал на боку, стараясь изо всех сил высвободить наконечник болта, плотно засевший в хитинной пластине жилета. Как ни странно, моя кибернетическая рука продолжала слушаться меня, хотя при этом истошно жужжал, надрываясь, сервопривод.
В схватке с бойцами Шамана я полностью разоружился, осталось только пара верных топориков, но воспользоваться ими пока не представлялось возможным. Шаман был в наилучшем положении. Стоило мне только совершить неправильное движение, как его острые лезвия искривленных ножей прошьют мою плоть, как швея прошивает цыганской иглой потертые портки. По крайней мере, пока кочевник разглагольствовал, я имел возможность немного отлежаться, накапливая растраченную силу в жесткой схватке.
