В противовес этой догме я доказываю, что при описании работы человеческого сознания мы не прибегаем к дескрипции вторичного комплекса неких призрачных операций. Мы описываем определенные фазы его единой деятельности, а именно те способы, которыми управляются элементы поведения человека. Мы «объясняем» сознательные действия не в том смысле, что выводим их из скрытых причин, а путем их отнесения к тем или иным категориям гипотетических или полугипотетических высказываний. Наше объяснение не имеет вида «стекло разбилось потому, что в него попал камень», а, скорее, принадлежит к другому типу: «стекло разбилось, когда в него попал камень, потому что оно хрупкое». В теоретическом плане нет никакой разницы, являются ли рассматриваемые нами действия молчаливо выполненными в голове субъекта, когда он, например, прилежно выучивает определенные теоретические операции, сочиняет шуточные стишки или решает анаграммы. Хотя, конечно, на практике разница существенна, поскольку, скажем, экзаменатор не может поставить оценку за операции, которые студент осуществляет только лишь в уме.
Однако, когда ученик произносит вслух осмысленные фразы, завязывает узлы, выполняет финты или лепит статуэтку, действия, свидетелями которых мы являемся, сами по себе показывают, что они совершаются разумно, хотя понятия, в терминах которых физик или физиолог описал бы действия ученика, не исчерпывают тех понятий, которые употребили бы его одноклассники или учителя для оценки логики, стиля или техники этих действий. Он активен и телесно, и ментально, однако это не значит, что он синхронно активен в двух разных «местах» или при помощи двух различных «двигателей». Существует только одна активность, но она такова, что допускает и требует более чем одного вида объяснительной дескрипции. Подобно тому, как нет различий в аэродинамическом или физиологическом смысле между описанием одной птицы как «летящей на юг», а другой как «мигрирующей», в то время как биологическая разница между этими описаниями велика, так нет нужды и в существовании физических или физиологических различий между описаниями одного человека как бормочущего и другого как говорящего осмысленно, хотя риторические и логические различия здесь огромны. Возможное теоретическое истолкование в духе утверждения «сознание есть место самого себя» неверно, ибо сознание не является «местом» даже в метафорическом смысле. Напротив, шахматная доска, сцена, школьная парта, судебная скамья, сиденье водителя грузовика, мастерская и футбольное поле среди прочего являются его местами. Здесь люди трудятся и играют, глупо или разумно. «Сознание» не есть имя некой другой личности, которая работает или проказничает позади непроницаемого экрана; оно не название другого места, где совершается работа или устраиваются игры; оно также и не имя какого-то другого инструмента для совершения работы или другого инвентаря для организации игр.
