Они взялись за скатерть — каждый со своего конца; слои слежавшейся клеенки разворачивались со звуком разрываемой ткани. Вместе с темно-зеленым рексином разворачивались и воспоминания Вили.
— Счастливые были времена, когда мы все садились за стол, покрытый этой клеенкой. Каждое воскресенье вся семья собиралась на дхансак. Папа-джи был прямо-таки фанатиком — в субботу можно было и кари с рисом подать, но чтобы в воскресенье на столе не было дхансака, так боже сохрани! Мама-джи и не пыталась. Все собирались к часу дня — дяди, тети, двоюродные братья и сестры, и такие начинались разговоры, будто мы месяцами не видимся.
Йезад думал о том, что уже поздновато, а балкон так пока и не закрыт, но у него не хватало духу прервать Вили. Ее лицо светилось счастьем.
— Папа-джи всегда сажал меня по правую руку, а моего брата Дали — по левую. По воскресеньям поверх рексиновой скатерти стелилась другая, из бельгийского кружева. Папа-джи не разрешал ставить на нее вазы или безделушки, он говорил, что преступно закрывать ненужными вещами произведение искусства. Как прекрасны были те дни, Йезад-джи. Одну минуточку, сейчас я вам покажу…
Она вернулась с фотографией в рамке: семейство из четырех человек чопорно позирует по одну сторону длинного обеденного стола. Мать, отец, двое воспитанных детей; чистенький, тщательно причесанный мальчик в коротких штанишках и рубашке с галстуком, маленькая девочка с бантами, в платьице из розового органди.
— Мой седьмой день рождения, пришелся на воскресенье. Особый день.
Она вздохнула:
— Почему, когда мы становимся взрослыми, счастливые дни вдруг остаются далеко позади?
У Йезада не нашлось ответа.
— И куда девался этот обеденный стол? — спросил он.
— Брат, когда женился, увез его на новую квартиру.
— Он тоже устраивает воскресные обеды в семейной традиции?
Вили скривила губы:
— Он погубил стол. Стол не проходил в дверь его квартиры. Брат позвал плотника переделать стол в секционный. Бог его знает, из каких джунглей привезли эту древесину, но за два года стол был съеден термитами.
Она провела рукой по скатерти и стала складывать ее. Йезад помогал, раздумывая о судьбе, которая превратила прелестную девочку в розовом органди, сидевшую по правую руку отца за воскресными обедами, в рехнувшуюся на сновидениях, помешанную на «Кубышке» женщину, от которой несет тухлятиной. Какая жестокая траектория пролегла от той точки до этой?
Вили не положила скатерть в сумку.
— По-моему, она достаточно большая, хватит, чтобы прикрыть весь балкон.
