наверное, с головой не в порядке: защищает Индиру, защищает программу стерилизации мужчин, защищает все, что тогда творилось. Такую только пожалеть можно, даром что она профессор какого-то английского университета. Что делать? Люди боятся правды. Как Элиот писал: «Человечество не выносит реальность в больших дозах».
Он глянул на часы и торопливо допил чай. Ему и Йезаду пора было возвращаться на работу.
— Приятно было познакомиться, Йезад, — хором сказали журналисты. — Не пропадай, Вилас, и пиши для нас, обещаешь?
Пока Йезад расплачивался, из кухни донесся грохот бьющейся посуды и какофония взаимных обвинений. Мерван Ирани бросил ему сдачу, защелкнул кассу и двинулся в сторону кухни со всей быстротой, которую допускала его масса. Мясистые ручищи, свисающие по бокам, делают его похожим на баранью тушу на крюке, пришло в голову Йезаду.
— Невезуха, — заметил подошедший Вилас, — денек у него сегодня!
Вышли на улицу.
— Теперь ты понял, что я говорил тебе про этих актеров? Слишком псевдо все это для меня. Слишком все интеллектуально, реальную жизнь не видят. Цитата из Станиславского, цитата из Страсберга, отчуждение по Брехту: ни о чем другом говорить не могут.
Йезад, так и не пришедший в себя от истории с повешенными влюбленными, спросил, написал ли Вилас ответ на письмо из деревни. Нет, покачал головой тот, клиент был в полном шоке.
— Я деньги пытался ему вернуть, которые он мне заплатил вперед за чтение. Какая может быть плата за такие вести? Он отказался, сказал, что не желает экономить на смерти брата, задаром слушать известие о ней. Собрался ехать в деревню мстить за брата. Несчастный. Ну как ему объяснить, что жизнь — это не кино с Амитабхом Баччаном в главной роли! Что справедливость — это мираж!
— И что ты ему посоветовал?
— Написать семье, разделить с ними горе и гнев. Что еще? — Вилас вздохнул: — Одно дело — прочитать о такой трагедии в газетах, но, представляешь, приходит к тебе человек с письмом, ни он не знает, что в письме, ни я, а это весть об убийстве его младшего брата…
— И ты как доктор, узнавший, что его больной обречен.
— Хуже. Доктор, по крайней мере, может подготовить больного и его близких. А когда мне вручают письмо, я понятия не имею, что сейчас прочту. Глаза видят слова, губы произносят их — и я ничего не могу сделать, кроме как продолжить чтение.
— Ты тоже мог бы остановиться, сказать что-то типа: плохие вести, мужайся. Предупредить его, как доктора делают.
