Яровой посмотрел на стену. Она была сплошь увешана портретами. Уголки некоторых обвиты черной лентой. Майор подошел ближе.
— Это история нашего лагеря. Вот этот — первый его начальник. Бывший чекист. Коммунист с девятнадцатого года. Он особым человеком был. И заключенных не словами, своим примером, своею жизнью переделывал. Поверите, когда трассу начинали строить, наш лагерь не только не дал ни одного смертного случая, но и стал первым в крае по результатам работы. Говорят, что за это даже дополнительное питание выделили…
— Как же он погиб?
— Пурга поднялась. А у нас это бедствие — хуже любого. Надо было людей с трассы в лагерь привезти. От участка трассы до Магадана — около семи километров. Да до нас пятьдесят. Машины на нашу дорогу свернули и сели на первом десятке. А дело к ночи. Замерзать стали — двинуться больно. А начальник вышел из машины, глянул — откапывать бесполезно. Снег тут же снова заметает. Вот тогда наш Павел Свиридович и скомандовал всем: «Вылезай из машин, кончай дремать!» Ну и вылезли. Дрожат. К земле гнутся. А он встал впереди колонны и снова скомандовал: «За мной!» Они шли через пургу двенадцать часов. Люди вымотались. Иные в снег валились. Их подхватывали те, кто еще держался на ногах. Охранники несли заключенных на плечах. К концу пути все выбились из сил. Некоторые просили бросить их, чтоб выжили те, кто еще мог идти. Но Павел поднимал обессилевших. Кого приказом, других уговаривал, третьим напоминал о детях. И эти полу-сосульки вставали. Снова шли. Всех привел в лагерь Павел Свиридович. Сотни жизней сберег. Ни один в пути не погиб, не потерялся. А сам вот умер. От скоротечного туберкулеза. Не надо было ему с такого холода, после переохлаждения, сразу в теплую комнату. Следовало выждать, постепенно повышать температуру. Как это сделали зэки. Ни один из них не болел. Начальник за всех один отмучился.
— Скажите, а иного выхода разве не было? Зачем было рисковать людьми? Неужели нельзя было вернуться в Магадан, чтоб пургу переждать?
— В Магадан мог вернуться только Павел Свиридович. Да не пожелал. В городе тогда зэков негде было разместить. А в машинах пережидать пургу — безумие. Через пять-шесть часов замерзли бы все. Это верная смерть. Говорят, в тот раз пурга две недели мела. А машины лишь через неделю после нее откопали. Решение Павла Свиридовича было единственно верным.
— Жаль, что сам не выжил, — вздохнул Яровой.
— Первым во всем труднее. В том числе и выжить…
