— Так трудно бросить чифирить?
— Бросают иные. Кого жизнь тряхнет. Или обстоятельства вынудят. Но что толку? Они уже ничего вернуть не смогут из своего мужичьего. Вдобавок и желудки испорчены. Ведь Рыба и чифиристам медвежью услугу оказывал. Но именно они не хотят об этом знать. Считают, что он их осчастливил.
— И много таких было в лагерях?
— Хватало. Без женщин, в заключении, иные только этим и занимались. Втянуться просто. Отвыкнуть почти невозможно. Чифирист — это тот же наркоман.
— На свободе они как держатся?
— Что значит как? Чифирят.
— А работают?
— Само собою. Я же говорил, у нас все работают.
— Чифирят на работе?
— Случалось поначалу. Потом отучили. Только дома кайфуют.
— А лечить не пробовали?
— Пытались. У себя. Вроде действовало. Но они, как только выйдут на свободу, снова за свое. Чифир — страшная зараза. Отнимает у человека совесть, достоинство, имя.
— Они преступления совершают?
— Чифиристы? Не слыхал о таком. Да и куда им! Они же под кайфом совсем безвольными становятся. Не люди — тряпки.
— А я слышал, что человек как раз опасен в состоянии наркотического опьянения. Агрессивен…
— Такое редкость. Это те, кто в чифир тройной одеколон добавляет. Таких у нас за все годы лишь четверо было. Все уже умерли. Организм не выдержал. Износился быстро. Но их истинные чифиристы и не признавали, считали, что одеколонщики лишь добро изводят и поколачивали ту четверку нередко. Настоящий чифирист— это само добродушие, молчание и покорность. Есть, правда, одна ситуация, в какой они могут выйти из себя. Это если их ругать, когда они под кайфом. Или отнимать у них в этом состоянии чифир. Тогда… Плохо придется тому, кто на это решился.
— Но ведь на свободе такое не исключено. И если этот самый чифирист взъярится…
— Чтобы такое не случилось, мы с них здесь глаз не спускаем.
— Но вы не можете знать всех, они же не стоят у вас на учете!
— Кого не знаем, тот не опасен. Значит, не успел втянуться и способен бросить это увлечение.
— Но как вы смеете отправлять чифиристов на свободу, не вылечив их! Ведь они опасны для окружающих. А лечить по-настоящему, судя по вашим словам, их здесь не пробовали. Таких больных нужно было помещать в специализированные лечебные учреждения закрытого типа. Чтобы они стали тем фильтром, какой должен предшествовать освобождению!
— Что делать? Это болезнь слабовольных. И имя ей — горе человеческое. В наших условиях важно было выжить. А о спецлечебницах я от вас от первого слышу. Не знали мы о них…
