— В конце концов, — вмешался лейтенант Вийет, — если у нас столь зыбкая почва под ногами, не может ли так случиться, что в более или менее отдаленном будущем земля осядет еще сильнее? Особенно если воды канала будут подтачивать соляную корку? Как знать, не станет ли вся южная часть Алжира и Туниса вследствие постепенного или внезапного изменения ландшафта[81] дном океана, не поглотит ли ее полностью Средиземное море?
— У нашего друга Вийета разыгралось воображение, — улыбнулся капитан Ардиган. — Он наслушался арабских сказок, и ему мерещится бог весть что… Ну и прыть! Пожалуй, старина Наддай позавидовал бы, да и наш бравый Николь тоже.
— Право, господин капитан, — смеясь ответил молодой человек, — всякое может случиться…
— А что вы об этом думаете, господин де Шалле?
— Я привык опираться только на научно доказанные факты, — ответил инженер. — Но, по правде сказать, чем больше я изучаю эти земли, тем больше нахожу аномалий[82], и как знать, какие непредвиденные изменения ландшафта могут произойти в этой местности. Но это дело далекого будущего, а пока займемся нашим замечательным проектом внутреннего моря.
В беседах время проходило незаметно. Караван миновал Лимань, Сефтими, Бу-Абдалла — городки, расположенные на узкой полосе земли между Феджадж ем и Джеридом, — и вышел, пройдя весь первый канал, к Таузару, где остановился вечером 30 марта.
— Мы с вами, — говорил в этот вечер старший сержант Николь капралу Писташу и господину Франсуа, — прибыли в край фиников, самую настоящую, смею сказать, «Финикию», как называет эти места господин капитан и как наверняка назвали бы их старина Наддай и Козырный Туз, обладай они даром речи…
— Ну ты и скажешь, — отозвался Писташ. — Финики — везде финики, в Габесе ли, в Таузаре — на тех же пальмах растут. Не так ли, господин Франсуа?
Все, даже сам господин де Шалле, обращались к этому человеку не иначе как «господин Франсуа» — с таким достоинством он неизменно держался.
— Не знаю что и сказать, — серьезно ответил он, почесывая подбородок, который столь тщательно брил каждое утро. — Признаться, я не питаю слабости к этим фруктам. Может быть, они хороши для арабов, но не для нормандцев[83], к которым я имею честь принадлежать.
— Уж слишком вы разборчивы, скажу я вам, господин Франсуа! — воскликнул Николь. — Хороши для арабов, надо же! Скажите лучше: слишком хороши для них — где им по достоинству оценить это чудо! Финики! Да я отдал бы за них груши, яблоки, виноград, апельсины — все фрукты Франции!
