Изначально церковность Руси была нераздельно связана с её государственностью. И если в эпоху величия Киева владычный престол находился именно там, то уже во второй половине XIII в. митрополит Кирилл перенёс его во Владимир, а позже митрополит Пётр — из ветшающего Владимира в расцветающую Москву. И вместе с владыками меняла резиденцию икона Божьей Матери, олицетворявшая и единую — от Киева — русскую государственность, и единый — от Бояна — русский народ. В эпоху распада именно Русская Православная церковь оставалась гарантом духовного единства расколотого народа, окормляла всю паству, независимо от подданства.
Разумеется, временные владельцы отдельных русских земель ради закрепления своего политического господства стремились расколоть русскую Церковь, вырвав Малую (тогда ещё просто Литовскую) Русь из-под омофора Московской митрополии. Естественным следствием отрыва должно было стать окатоличивание — гарантия духовной изоляции покорённой Руси. Но даже неискушённые в догматах смерды инстинктивно ощущали угрозу. Именно поэтому провалилась первая попытка создания Малороссийской Автокефалии, предпринятая князем Ольгердом и митрополитом Киприаном в XIV в.
А Уния 1596 года ещё откровеннее Автокефалии жертвовала верой в угоду политике. Противоестественное соединение несовместимых канонов, пренебрежение догматами приводило православного либо к католицизму — но и к утрате духовной связи с предками, либо к лицемерию — пусть неосознанному — перед Господом. Не зря сами католики относились к униатству с презрением, справедливо видя в нём религию компромисса.
И значит, учреждение Автокефалий или Уний по воле властей земных есть по сути нескрытое глумление над верой, что хуже ереси, ибо Церковь — вне политики и над нею. А иерархи, потворствующие властям в расколе, есть отступники от Господа, предающие Дух ради суеты. Миряне же, увы, не сильны в богословии.
Они верят пастырям своим — и оказываются невинными жертвами бесстыдных политиканов…
…Но — нужна оговорка. В Галиции, покорённой поляками ещё в XIV в. — при Казимире Великом, католицизм привился — сперва в городах, позже — в форме униатства — и на селе. И Карпатская Русь оказалась культурно отчуждённой от Руси Единой. Между галичанами и русскими (малороссами ли, великороссами — не важно!) легла та роковая граница, которая пятью веками ранее рассекла балканских сербохорватов на две непримиримые культурные общности.
Впрочем, искренняя вера была привилегией простонародья. Для «верхов» Уния всегда была лишь инструментом политики. Даже в XX в. польский граф, потомственный католик А.Шептицкий легко сменил конфессию, дабы стать митрополитом Галиции, главным проповедником «украинской особости» и «присоединения всей Украины к Галиции» — но непременно под юрисдикцией Австрии, а в крайнем случае Польши…
