Хинцман опустил голову и молча слушал эти упреки. На лице у него нервно подергивался мускул. Что он мог возразить? Продолжая смотреть в пол, он произнес:
— Возможно, вы и правы. Но я согласен не со всем. Один господь бог может вершить суд…
Рэке молчал. Он понял, что продолжать этот разговор не имеет смысла.
Хинцман поднял голову и посмотрел на лейтенанта. — Благодарю вас, господин Рэке. Пожалуйста, оставьте меня одного.
Рэке подал ему руку.
— Еще два слова, господин пастор. В Хеллау сегодня собрание. Все должны знать правду. Нам нечего скрывать. И еще одна просьба к вам: если случится что–либо подобное, приходите к нам.
Рэке ушел, а пастор еще долго стоял у окна. И весь этот разговор состоялся в божьем доме, в часовне! Вина церкви… Хинцман не чувствовал за собой никакой вины. О чем говорил офицер? О свободе, мире, счастье для всех. Пастор мысленно сравнил Рэке с учителем Восольским. Хотя этот последний симпатизировал ему, Хинцману, и религии, офицер оставил в его душе более глубокое впечатление. Но почему?
Взгляд пастора остановился на грязных следах. «Приходите к нам», — сказал Рэке. А стоит ли?
Вопрос остался без ответа. Пастор вышел из часовни. Дойдя до первых домов деревни, он зашагал быстрее.
* * *
Юрген Гросман закрыл крышку рояля, потянулся и встал.
— На сегодня хватит. Песня у нас пока еще не совсем получается, но я думаю, к выступлению все будет нормально.
— Значит, до следующей пятницы. Только уговор — приходить всем, иначе на концерте мы опростоволосимся.
С шутками и смехом юноши и девушки из Хеллау и пограничники распрощались.
Фриц провожал Ганни. Оба молчали. Ганни никак не могла понять причину перемены, происшедшей с Фрицем. Что случилось? Фриц казался ей сейчас каким–то чужим. Ганни чувствовала, что мысли его были где–то далеко. Фриц не ощущал прикосновений ее руки, не замечал печальных взглядов.
А мысли Фрица были рядом с белокурой девушкой с зелеными глазами. Эти глаза заставили его забыть Ганни.
Фриц ненавидел себя, но не находил сил превозмочь свою слабость. Он уже два раза встречался с Барбарой, но, правда, случайно.
Около дома Ганни Фриц остановился.
— Ты разве не зайдешь к нам? Отец удивляется: ты ведь не был у нас целую неделю, — с упреком сказала Ганни.
Она не заметила, как лицо Фрица залилось краской. Показаться сейчас на глаза старому Манегольду? Это невозможно!
— Ты знаешь, Ганни, у нас сейчас много работы. Не сердись. Мне нужно идти. — Он чувствовал, что слова его звучали фальшиво.
