— Значит, он спускался по утесу?
— Не знаю. Старики говорят, что там есть тропа.
— Мне еще надо сходить в деревню. Ах, чуть было не забыл! У меня к вам просьба, — сказал Восольский.
— Да?
— Я еще не освоился здесь и потому хочу спросить вас. Один мой родственник просил меня приютить его девочку на пару недель. У нее что–то с сердцем, и сейчас ей полезно было бы изменить обстановку. Не могла бы она пожить у вас?
Фрау Шуберт задумалась.
— Сколько лет ребенку?
— Ребенку! — Восольский засмеялся. — По моим подсчетам, Барбаре двадцать один год.
— Ах так, — облегченно вздохнула фрау Шуберт. — Тогда она может позаботиться о себе сама. Это совсем другое дело. Если ей у меня понравится, я не возражаю. Но разрешат ли ей жить в запретной зоне?
— Постараюсь это устроить. Я уже говорил о ней с бургомистром и с пограничными властями. А насчет комнаты вы не беспокойтесь: ведь она все время будет на воздухе. Приедет не раньше чем через три недели.
— Хорошо, господин учитель. А я пока посмотрю, что можно сделать с этой комнаткой.
— Благодарю вас, фрау Шуберт. Приподняв шляпу, он вышел.
* * *
— Погаси сигарету, темнеет, — потребовал Зейферт.
— Еще одна затяжка. Разве сейчас заметишь сигарету: она ведь едва тлеет.
— Ночью, при ясной погоде, такой огонек виден очень далеко. Хоть спрячь окурок в руку.
— Ты сегодня добрый. — Фриц тихо засмеялся, но сделал так, как ему приказали.
Они находились несколько ниже часовни. В листве что–то нашептывал ветер. Ночь обещала быть теплой. Внизу, в деревне, включили уличное освещение.
Фриц погасил окурок и стал крутить в руках ремень автомата. Мыслями он был у Ганни. Она сейчас рукодельничает, а может быть, читает. Еще через полчаса, самое позднее через час, она уже пойдет спать…
— И кому только нужны эти ночные смены! — вздохнув, произнес он.
— Любовная скорбь? Ну и петух же ты! А на границе придется тогда поставить щиты с надписями: «Нарушителей просят явиться на заставу».
— А внизу: «Приемные часы с десяти до двенадцати, выходной день — воскресенье», — добавил Фриц.
Они замолчали и продолжали вести наблюдение. Контуры местности все больше расплывались, пока наконец совсем не растворились в темноте. На фоне неба еще можно было различить предметы, возвышавшиеся над линией горизонта.
Клаус достал бинокль и осмотрел местность. Кругом — ни души. Время шло медленно. Вдруг в Хеллау залаяла дворняжка, к ней присоединились другие, и вскоре начался настоящий собачий концерт. Забасил дог, расстроенной скрипкой на высоких нотах завизжал чей–то пинчер.
