Слезы лились у него по щекам, и он ничего не мог с этим поделать. Полез за платком, но сам жест вытирания слез был ему противен. Нервы подводят или еще что-то, старался оправдать он себя. Сидел без движения, удивленный тем, что с ним происходит. Зарыдать по пьянке — это другое дело, но вот так сидеть, ничего не соображая и проливать слезы, просто спешно. А больше всего он боялся показаться смешным.
Вспомнил, как когда-то один из так называемых приятелей спросил его, что это с ним творится, в самую десятку последнее время попадает. Он сначала не понял, о чем идет речь.
— Ну, как это, — удивился услужливый дружок, — жена твоя уже третий раз аборт делает, ты что, не знаешь об этом? Моя кого-то ей там находит.
Как гром среди ясного неба. Уже год они не спят вместе. Марта объясняла, что ей секс противен, с гормонами что-то не в порядке. Необходимо переждать.
Даже не пыталась оправдаться.
— А ты-то что мог мне предложить? — с иронией воскликнула она. — Кто ты вообще такой? Да над тобой за спиной насмехаются.
Он ударил ее по лицу. Первый раз в жизни поднял на женщину руку, и для него это было совсем не просто.
— Дамский боксер, — сказала она с таким презрением, что он согнулся, как от удара.
„— Второй раз могут уже не предложить, — говорит сын и смотрит мне в глаза. — Это большой шанс.
— Здесь у тебя постоянное место, а там неизвестно, — возражаю я.
— Но тут провинция, а там большой город.
— Нехорошо, когда родители за детьми идут. Я тут останусь, а вы езжайте. Это ведь самолетом два часа дороги.
— Я уже вижу, как мама в этот самолет садится, — голосом, полным печали, произносит сын. И подбирается к самому сердцу, но нет у меня других слов. Не знает он того, что я уже понимаю, — старые деревья пересаживать нельзя.
Пришла, разглядывает все вокруг. Я жду, что она первая начнет. Наконец, приглашаю садиться. А она мне на это, дескать, нельзя ли ей комнату моего сына посмотреть. Я ее наверх провожаю и дверь открываю.
— Письменный столик, как у подростка, — удивленно говорит она, — А ведь он большой человек, ваш сын. Последнее время о его книжке много говорят и пишут.
Спустились мы вниз. Я ее кофе угостила. Она сигареты достает. Я бы взяла одну, но Стефанек может прийти и застыдить меня при посторонней. Ни с кем не считается, когда речь о моем курении идет. Поэтому отказываюсь. Она пшик зажигалкой и уже затягивается. А мне завидно.
— Ну, как вам Америка? — спрашивает и уже клавишу нажимает.
