Ну, завершил я свой рассказ об особенностях местной биологии, а тут Балласт обращает мое внимание, на то, что за нами гонятся. Озираюсь, и правда, скорость намного больше стала, а сзади, понимаете, преследует стая динго. Вы не знаете динго? Тогда объясню: это одичавшая собака местного разлива. Когда-то аборигены с собой привезли, а она от них, взяла да и убежала, то ли по недосмотру, то ли еще как. Уж не знаю. Только я как думаю? Какая же собака добровольно от хорошего хозяина уйдет? В общем, «озверела» вконец и стала на всех, кто в пустыне живет, охотиться. Сумки-то у нее не было, чтобы загодя провизией запасаться. Вырастить, понимаете ли, не успела. Вот и бросается на всех, с голоду. И за нашим кенгуру такие припустили. Вижу — настегают. И тут сумчатое животное несколько неблагородный поступок совершает. Берет и из сумки нас вытряхивает. Надо понимать, чтобы динго отвязались. Приносит нас в жертву, так сказать. Мы хлоп, посреди какого-то лужка и прям хищникам под нос. Ни встать, как говорится, ни сесть. И вот, окружили нас голодные пасти, наступают. Клыки блестят, глаза горят. В общем, ясно — съедят. Балласт стоит — с жизнью прощается. А я — нет еще, креплюсь, отхожу, озираюсь, но в панику не впадаю. И наступил вдруг на сухую веточку. Вот она-то у меня в памяти кое-какие воспоминания и вызвала. Я тогда хватаю палку, понимаете, размахиваюсь и ее кидаю. При этом кричу голосом на пределе возможной мощности: «Апорт!».
Динго эти хвостами завиляли и как по команде — за палкой. А я схватил Балласта за шиворот и — в противоположную сторону. Вот вы, молодой человек, наверное, удивились такой реакции хищников? Или даже не поверили? А напрасно. Элементарные кинологические знания говорят о том, что любая, даже самая захудалая, пусть и одичавшая, собака знает несколько самых простых команд. Хотя бы — «Сидеть!» или «Дай лапу!»… Которые хорошо-плохо, но выполнит. Ну, лапу просить было несколько не к месту, а «Апорт» подошел, как нельзя лучше. Вот так-то.
Итак, продолжаем путь к северо-западной оконечности континента, питаемся фруктами, корешками и дня через два выходим к морю. Из-за собак пришлось к западу сильнее забрать и, знаете, попали из огня, да в полымя, как говорится. Та же пустынная местность. И есть нечего. Только вместо песка — камни. А нам, признаться, без разницы — что песок, что камни. Какая разница, если есть нечего? И посудина какая-то разбитая на берегу. И так уныло, да еще она тоску наводит. Пришлось ремешки, так сказать, подтянуть. Я и говорю помощнику: «Сегодня пищу уже все равно не найдем. Давайте спать. И силы сэкономим, и о еде меньше думать будем». Согласился он, конечно, и мы залезли на этот почти-корабль. Мало ли. Вдруг дождь. А на посудине этой единственное что осталось — кубрик и спасательный круг. Мы его на манер подушки приспособили и улеглись. Я с одной стороны, Балласт — с другой. Это еще ничего. Суворов, вон, Александр Васильевич, вообще на шинели спал и не жаловался.
