Мне кажется - нет, я уверен в том, что насилие было единственной побудительной силой. Насилие не было просто сном, оно было реальным. Оно было таким же мощным, молниеносным и резким, как форд Эйса Меррила. Насилие в столовой "Хорошая Еда для Джо", насилие в машине Нормана Бланшетта. И в нем тоже было что-то слепое и растительное. Может быть, она действительно была чем-то вроде вьющейся виноградной лозы. Ведь Венера-мухоловка - это тоже разновидность лозы, но это растение плотоядно, и она сжимает челюсти совсем как животное, когда муха или кусочек сырого мяса попадают в чашечку его цветка.
И последней составляющей наших отношений была моя собственная пассивность. Я не мог заполнить дыру в моей жизни. Но не ту дыру, которая образуется, когда девушка бросает тебя - нет, я не хочу возлагать на нее никакой ответственности - а ту черную, засасывающую воронку, которая всегда существовала во мне. Нона заполнила эту воронку. Она заставила меня двигаться и действовать.
Она сделала меня благородным.
Может быть, теперь вы кое-что понимаете. Почему она снится мне. Почему зачарованность остается несмотря на раскаяние и отвращение. Почему я ненавижу ее. Почему я боюсь ее. И почему даже сейчас я все еще люблю ее.
От Августовской заставы до Гардинера было восемь миль, и мы преодолели их за несколько быстро промелькнувших минут. Я зажал пилку одеревеневшей рукой и смотрел на вспыхнувшую в свете фар надпись "ЧТОБЫ ВЫЕХАТЬ ИЗ ГОРОДА ПО ШОССЕ 14, СВЕРНИТЕ НАПРАВО". Луна скрылась за облаками, и начало моросить.
"Жаль, что не могу подвезти вас подальше", - сказал Бланшетт.
"Все в порядке", - сказала Нона мягким голосом, и я почувствовал, как я ненависть вгрызается в мой мозг, словно отбойный молоток. "Просто высадите нас на заставе".
Он ехал, соблюдая ограничение скорости до тридцати миль в час. Я знал, что я собираюсь сейчас сделать. Ноги словно превратились в жидкий свинец.
Пост был освещен только одним фонарем. Слева через сгущающийся туман я мог различить огни Гардинера. Справа ничего, кроме черноты. Ни одной машины не было видно вокруг.
Я вышел. Нона соскользнула с сиденья, одарив Нормана Бланшетта прощальной улыбкой. Я не беспокоился. Все шло, как по нотам.
Бланшетт улыбался отвратительной свинячьей улыбкой, испытывая облегчение от того, что наконец-то отделался от нас. "Ну что ж, счастливого вам..."
"Ой, моя сумочка! Не увозите мою сумочку!"
"Я заберу ее", - сказал я ей. Я заглянул в машину. Бланшетт увидел, что у меня в руке, и свинячья улыбка застыла у него на лице.
