Выводы напрашивались сами собой, но как вор все это провернул, оставалось непонятным, выведать у него самого так ничего и не удалось. Вот только его ватажникам это не понравилось, так как если это и впрямь провернул их бугор, то они в этом не участвовали, а стало быть, не имели с того ни полушки. О том же, что сами отмахивались только от самой мысли, чтобы пощипать обнаглевших, но вооруженных до зубов хунхузов, теперь они предпочитали не вспоминать. А вот затаить обиду на Варлама – это легко. Так же легко у них получалось и гулять за его счет, не гнушаясь и шлюхами, щедро оплачиваемыми бугром.
Наконец, вынырнув из пьяного угара, он вдруг обнаружил, что от десяти тысяч его доли осталось только пять: где, когда, а главное – как? – он сумел пропить за три дня ПЯТЬ ТЫСЯЧ РУБЛЕЙ, Варлам не представлял. Огромные деньги просто протекли, как вода сквозь пальцы, и попросту растворились.
После этого он по новой взвесил слова Антона и пришел к выводу, что вернуться к этой жизни он всегда успеет, а попытаться вырваться из этого не слишком-то и комфортного для него образа жизни никогда не помешает.
Казалось бы, вот он, шанс, огромные деньги по нынешним временам – чем не возможность начать новую жизнь, – но, как оказалось, этого было недостаточно. Оказывается, для того чтобы вырваться из того круга, в котором он пребывал, ему нужен был проводник, тот, кто указал бы путь, а главное – сумел бы удержать его, если бы он решил с него свернуть. Нелегко далось ему это решение, ох, нелегко, но отвращение к такой жизни, вдруг проснувшееся в нем, было так велико, что он все же перешагнул через себя. Эти трое, словно не от мира сего, пугали и вместе с тем дарили уверенность в том, что быть рядом с ними куда полезнее.
Придя к Песчанину, он заявил, что согласен попытаться изменить свою жизнь, если Антон Сергеевич еще не передумал насчет своего предложения.
– Варлам, а ты хорошо подумал? Я ведь ни слова не соврал про холод и голод. Все это непременно будет.
– Верю. Но также верю и тому, что сколько веревочке ни виться… Сахалин-то… Там тоже и холод и голод, вот только света в окошке нет. Вы не подумайте, оно, конечно, от меня сейчас как от пивной бочки несет, и голова раскалывается, да только я ведь все время думал о ваших словах. Пил, угощал, смотрел вокруг и понимал, что не мое это. Не нравится мне все это. А когда увидел, сколько сумел прокутить за три дня, то окончательно понял, что дураку и железный хрен ненадолго. В общем, если вы мне не соврали, то я ваш, с потрохами.
