К тому времени фашист уже занял Никополь. Алексеевку тоже отрезал, поэтому вороновцы по медицинской части перебивались сами как могли. Единственным местом, где можно было получить кое-какую медицинскую помощь, оставалась на хуторе хата старого колхозника Лукьяна Григорьевича Кондрашева. Правда, сам старик уже ни на какое врачевание особых надежд не имел. Он лежал иссохший и позеленевший от тяжелой и долгой язвенной болезни.
У постели отца постоянно хлопотала дочь Сашенька. Слабыми слезящимися глазами Лукьян следил за своей любимицей, которая возилась с мудреными порошками, пузырьками…
— Война пройдет, на врачицу учись, — не то просил, не то советовал тихим голосом Лукьян.
Жители Вороново знали, откуда у Сашеньки Кондрашевой склонность к медицине. Ее родные тетки, Александра и Галина, еще в империалистическую служили в полевых госпиталях сестрами милосердия. Потом закончили фельдшерскую школу и работали в районной больнице. Там, у теток, во время летних школьных каникул и пропадала девочка. У нее был даже свой маленький, сшитый по росту белый халатик и накрахмаленная косыночка с красным крестиком.
Солдаты, привезшие комиссара, отыскали хату Кондрашевых, оставили у порога свои длинноствольные винтовки, вытерли пот с усталых красных лиц, одернули гимнастерки. Один из них подошел к двери, второй, с перевязанной рукой, сел на лавку.
На стук никто не отозвался.
— В окно побарабань, — посоветовал товарищ.
Солдат постучал пальцем по стеклу, нагнулся и, заслоняясь ладонью от света, заглянул внутрь.
Наконец из хаты донеслись какие-то звуки, приглушенный собачий лай. Дверь раскрылась. В проеме показалось смугленькое детское личико с двумя аккуратными черненькими косичками, а рядом собачья морда с живыми карими глазами и свешивающимся ложечкой красным языком.
— Кондрашевы здесь живут?
— Мы — Кондрашевы, — ответила девочка.
Солдат улыбнулся. Можно было подумать, что маленькая хозяйка и пса причисляет к своей семье.
— Из взрослых кто дома?
— Папа.
— Позови-ка…
— Он больной. Теперь спит.
— А мама?
— На окопах.
— Сестра?
— Вам какую? — склонила голову девчушка. — Тасю или Шуру?
Солдат хмыкнул.
— Сколь же вас?
— Три.
— Тебя-то как звать-величать?
— Дина.
— Зови нам, Дина, ту сестру, которая врачевать может. Ну, — он оглянулся на товарища, — укол там, перевязку, банки поставить.
— Это Шура, — подтвердила девочка.
— Зови!
— Так все же на окопах, — удивляясь непонятливости такого большого дяденьки, ответила девочка.
