Женщина не сводила взгляда с ее неподвижной руки.
— Хорошо, хоть сама живая, — заметила старуха.
Александра Лукьяновна смущенно улыбнулась.
— Другой раз сама не верю, что живая. Проснусь среди ночи и трогаю себя.
— Господи, — вздохнула старуха. — Бедненькая… Дети-то есть?
— Внучка в школу пошла, — похвасталась Александра Лукьяновна. — Две дочки. Старшая — фельдшер, младшая — десятилетку заканчивает. Зять непьющий, муж домосед. А вы говорите «бедненькая».
Со своим будущим мужем Александра Лукьяновна встретилась весной тысяча девятьсот сорок шестого года в той самой больнице, куда ее приняли на работу.
Как-то вызвал ее главврач.
— Там одного привезли, тяжелого. Ты уж похлопочи возле. Наш брат, фронтовик…
Сашенька пошла в палату, поглядела. Бледное, измученное лицо, синяки под глазами, не ходит, кормят из ложечки. Тяжелое ранение в живот. Полтора года по госпиталям.
Так стала неотлучной сиделкой при бывшем пулеметчике Вене Сидорове медсестра Сашенька.
«И нянька, и мамка», — шутили больные.
Когда Веня спал, сестра подолгу глядела на него. И, странное дело, находила в нем сходство со своими бывшими однополчанами. Веня звонко, совсем как новобранец Ермолаев, выговаривал «гэ». Когда Веню брили, он смешно, как Сподобцев, выпячивал щеку. А чуть окреп, стал при разговоре жестикулировать руками, совсем как Алеша Абгарян.
— Я столько думаю о тебе, — тихо, чтобы не услыхали соседи по палате, шептал Сашеньке Веня.
— А я о тебе, — отвечала ему медсестра.
Они надолго замолкали, с благодарностью думая о судьбе, которая свела их вместе.
— Как же мы будем? — спрашивал Веня. — Ведь я же неполноценный человек, считай, полчеловека.
— Ты — полчеловека, — улыбаясь, шептала Сашенька, — я — полчеловека. Вот и выходит: один настоящий человек.
В больницу на имя Вени Сидорова прибыли две награды: орден Славы и медаль «За отвагу».
С наградами на свежевыглаженной гимнастерке, опираясь на палочку и на плечо медсестры, вышел бывший пулеметчик солнечным весенним днем на шумную улицу и едва не задохнулся от свежего ветра.
— Куда? — спросил он Сашеньку.
— Как куда? — удивилась она. — У нас же прямо дворец: целых шесть квадратных метров!
Теплоход причалил к пристани, и Александра Лукьяновна, узнав, когда обратный рейс, заторопилась на берег. По дороге ей встречались люди, кивали, она отвечала, было приятно вспомнить добрую сельскую привычку здороваться со всеми подряд.
Хутор, где жили Кондрашевы до войны, снесли, одни семьи выехали в город, другие перебрались на центральную усадьбу колхоза. Знакомых найти было непросто. Она заглянула в один двор, другой, наконец нашла старого почтальона, который работал на почте сразу же после войны.
