Как бы то ни было. Я сидел у него в кабинете, и он начал обращаться ко мне. Не говорить, а обращаться. Будто я был не его сын, а какой-то незнакомец, зачем-то вдруг ему понадобившийся. Я никак не связывал его кабинет с тем мостом и заложниками, пока он не начал говорить. И пока он говорил, я чувствовал, как капли пота скатываются вниз у меня из подмышки, словно маленькие холодные шарики. Но в то же самое время я был счастлив и возбуждён. Конечно, я был напуган, но всё равно счастлив, осознавая, что внезапно стал частью секретной жизни своего отца.
С этой особенной открытки исчез кабинет отца.
Назовём это амнезией.
Эмоциональной амнезией, может быть.
Или чем угодно, чего не пожелаете.
Кто ты вообще такой, и какого чёрта заглядываешь ко мне через плечо, пока я это пишу?
Я своей спиной чувствую твой взгляд, твоё ожидание момента, чтобы войти.
Ты или кто там ещё?
Как-то раз мне довелось читать самый короткий рассказ в мире, самый короткий из ужасных. Я не знаю, кто его написал.
Это было что-то вроде того:
Последний человек, оставшийся на земном шаре сидел у себя в комнате.
В дверь постучали.
Кто ещё может постучать в дверь?
Когда он придёт – мой отец, на нём будет униформа? Проверка: Да… Нет… Не думаю…
Смогу ли я посмотреть ему в глаза? Проверка: Да… Нет… Не думаю…
Сможет ли он посмотреть мне в глаза? Проверка: Нет… Нет… Нет…
Возможно, мне нужно в последний раз прогуляться на Бримлер-Бридж прежде, чем он придёт.
И ощутить стремительное падение в никуда, чтобы ветер засвистел в туннеле, проделанном пулей у меня в груди, и в отверстии, что у меня в сердце.
Задачей Миро было убить водителя.
Без колебаний. Сразу же, как автобус въедет на мост. Каждый должен будет действовать чётко и без какой-либо задержки, так как захват автобуса был крайней мерой, и чья-либо внезапная смерть должна была стать фактом, а не вероятностью. Когда Миро взял в руки револьвер Арткина, то он почувствовал тяжесть в руке, хотя уже много раз он расстреливал игрушки из разных видов автоматического и неавтоматического оружия. Но мишени, как правило, были пластмассовыми или картонными. Теперь его мишенью должен был стать человек. Миро с трудом выпускал изо рта воздух, сжимая в руке потёртую рукоятку пистолета. Запах оружия, как и особенный липкий запах оружейного масла, щекотал ему ноздри, от которого он почти чихал.
- Ты бледен, - усмехнулся Арткин.
Как Миро и ожидал. Арткин всегда посмеивался над ним, и Миро каждый раз старался проглотить очередную насмешку без комментариев. Возможно, он вообще не был способен как-нибудь на это ответить. Его горло было сжато от напряжения. Он боялся того, что если он заговорит, то у него пересохнет во рту, или же наоборот, он захлебнётся собственной слюной.
