Теперь Миро говорил девушке:
- Я о них ничего не помню.
На её лице было странное выражение. Что это могло быть? Печаль? Нет. Её грустный взгляд вызвал бы у него презрение к ней. Он не хотел её печали. Её взгляд говорил что-то ещё, но он не знал, как это назвать. Взгляд в её глазах был странным, будто через мгновение она могла разорваться от смеха или разрыдаться. Он был смущен. Никто и никогда на него так ещё не смотрел – так близко и так пристально. И чтобы скрыть замешательство, он сказал ей:
- Враги вторглись на нашу землю. И настали времена, когда мы не знали, кто друг, а кто враг. Везде были зарыты мины. Рогатый скот был вырезан или угнан за границу. Самолеты бросали бомбы, а пулемёты рыхлили землю. Дома были сожжены. Эниэл рассказывал, что отец с матерью подорвались на мине, зарытой в нашем саду. Кто-то ему это сказал. Но Эниэл говорил: «Нам не нужно об этом говорить. Они живут в нас, пока живём мы. Пока один из нас жив, они никогда не будут мертвы». И теперь Эниэл погиб.
- Мне жаль, - сказала она. И он снова на неё посмотрел. По её виду он не понял, о чём она жалела. Она была лишь какой-то девчонкой, притом американской, которая ничего для него не значила за исключением того, что она была его жертвой, его первой смертью. И час назад она должна была умереть. От его руки. От его пули. Кем же она была, чтобы сказать: «Мне жаль?» Только кто-то из близких может сказать такое. Даже Арткин ему такого не сказал, он лишь отвернулся из уважения.
Кет чувствовала, что она его теряет, она сказала что-то такое, что заставило его отвернуться. Какой-то момент он был настолько открыт, а затем он взглянул на неё и отвернулся. Его взгляд устремился куда-то в пустоту. Возможно, заговорив с ним о его родителях и погибшем брате, она причинила ему боль. Возможно, в конце концов, её инстинкт её не подводит, и она была на правильном пути: он был уязвимым и чувствительным. Ей теперь нельзя было его потерять. Инстинктивно она воспользовалась старым приёмом, зная, что это всегда будет иметь успех.
- Ты замечательно говоришь по-английски, - сказала она, конечно, льстя ему, при этом осознавая, что в этой лести была правда. - У тебя, должно быть, особый талант к языкам.
Миро покраснел от удовольствия. Но, как и от многого другого, от этого удовольствия ему снова стало больно. Её замечание снова заставило его подумать об Эниэле. Бедный Эниэл. Он умер раньше своего времени. Оружием он владел также хорошо, как и Миро языками. И руки Эниэла были руками мастера и, кроме того, оружием. Его удар был сильным и точным. Он знал слабые и уязвимые места на теле, куда надо бить. Его руки убивали также быстро, как и нож или пуля. Но всё остальное давалось Эниэлу с трудом, особенно язык. В языках не было равных Миро. «Ты, должно быть, профессор языкознания», - как-то сказал ему инструктор. В мирное время, возможно, он будет преподавать какой-нибудь язык.
