Я на самом деле очень хорошо печатаю – где-то 60 или 70 слов в минуту. Исключительное умение сосредоточиться – то, чему реально меня научили в школе на Дельте.
* * *
Надо сказать, что впервые я увидел своего отца, когда сегодня он, наконец, приехал, на часах было 11:25 утра. Я увидел, как он пересекает площадь. Матери рядом с ним не было. И я не сразу его узнал. О, я узнал его, я предполагаю: его рост в шесть футов; он шёл, повернув голову в сторону, как обычно, словно вслушиваясь во что-то издалека.
Но что-то в нём было ещё – то, что я не признал. Что-то новое в нём и настолько странное, что на тот момент у меня это никак ни с чем не связывалось.
Вокруг него в воздухе повисало напряжение. Он шёл в своём обычном темпе, не быстро и не медленно, но как-то иначе.
Словно он шёл впервые за несколько лет.
Ноги были словно не его, словно это были не ноги, а протезы.
Или это была ходьба на ходулях.
В его походке наблюдалась какая-то хрупкость.
Он пересекал площадь так, словно он был сделан из стекла и боялся, что он рассыплется на миллион осколков, если споткнётся и упадёт.
Его лицо: в нём была пустота.
Я не мог разглядеть его лицо с такого расстояния, я просто подставил вместо него то, как я себе его представляю. И, конечно, это выглядело ужасающе.
Пока я видел, как он пересекает площадь хрупкой походкой по первому снегу, я подумал: «Это – то, что я с ним сделал. Это – последствие моих действий на том мосту».
Я сидел и ждал, хотя мне хотелось убежать.
Если он проделал такой далёкий путь, чтобы увидеть меня, то, как бы я смог отрицать то, как он для меня выглядит?
Мать была права: он выглядел ужасно. Изможденный, Авраам Линкольн, но ростом пониже и без бороды. Я так и не понял, что за глаза были в его глубоких глазницах. Или они так утопились с тех пор, как я его не видел со времён той истории?
Когда он появился в двери, я поприветствовал его, и мы обменялись рукопожатиями – твердо, но неловко. Мы, вероятно, не жали друг другу руку половину всей нашей жизни.
- Бен, - сказал он, и тут же посмотрел куда-то вдаль, заглядывая в тёмные закоулки комнаты, оценивая её размер и высоту потолка и т.д., и я отдал должное добродушию в его голосе. Мой отец – он актер.
Наконец, он повернулся и посмотрел на меня, посмотрел пристально, посмотрел так, будто он меня изучает. И мне стало интересно, что он надеялся увидеть – ребёнка, которым я когда-то был, чистым и невинным? Или он увидел меня бейсболистом Малой Лиги, отбивающим мяч и бегущим по кругу под улюлюканье толпы? Или же он нашел меня таким, каким я был прошлым летом перед историей с автобусом и мостом, перед тем предательством?
