— Мари Паскаль, — сказал он мягко, — я прошу вас чистосердечно ответить на мой вопрос… После того как вы фактически обвинили меня… меня, короля!.. в чудовищном преступлении, почему вы внезапно передумали, пришли ко мне и стали уверять, что убеждены в моей невиновности? Вы должны были иметь для этого очень серьёзные основания… более серьёзные, чем мимолётное чувство симпатии…
Мари Паскаль улыбнулась сквозь слёзы:
— О сир! Не спрашивайте меня о чувствах, которые я к вам испытываю! И не говорите мне о симпатии…
У Фандора ёкнуло сердце, когда он услышал эти слова. Но молодая девушка сама оборвала фразу и изменила её направление:
— Для того чтобы поверить в вашу невиновность, у меня появились веские основания, неотразимые доказательства…
И Мари Паскаль рассказала Фандору о том, как она нашла женскую рубашку, выпавшую из пакета грязного белья от маркиза де Серака…
— Ваше величество не сердится, что я рассказываю ему о столь… низменных вещах?
— Напротив! Эти вещи очень важны!
— Так вот, подобрала я рубашку и не знаю, что с ней делать. Хотела положить в ложу к госпоже Сейрон. И вдруг обратила внимание на рукав, отороченный грубыми кружевами. На запястье такие рукава застёгиваются перламутровой пуговицей. И что же я вижу? К этой пуговице, на правом рукаве, прицепился обрывок кружев, но не тех, которыми отделан рукав, а совсем других, английского узора, в общем, тех самых, которыми я украшала ночной туалет бедной Сюзи д'Орсель!
Фандор ловил каждое слово её рассказа.
— И что же вы из этого заключили, мадемуазель? — спросил он.
Молодую девушку всю трясло от волнения, она вынуждена была опереться о кресло.
— Я заключаю, — ответила она прерывающимся голосом, — что лицо, которое выбросило Сюзи из окна, было одето в эту рубашку…
— А поскольку эта рубашка находилась в белье маркиза де Серака, вы заключаете, что маркиз де Серак…
— Сир, но рубашка была женская…
— И то правда…
Фандор был ошеломлён услышанным рассказом, благодаря которому таинственная драма на улице Монсо предстала перед ним в совершенно новом свете. Выходило, что Сюзи д'Орсель была убита, но что Фридрих-Христиан был здесь ни при чём… В волнении журналист широкими шагами ходил из угла в угол. Мари исподтишка наблюдала за ним.
Несколько раз она открывала рот, словно собираясь заговорить. Наконец она решилась:
— Смерть мадемуазель Сюзи д'Орсель очень огорчила Ваше величество?
Фандор перестал бегать по комнате.
— Гм… — сказал он, — я очень расстроен этим трагическим концом… И сочувствую несчастной жертве!
